[audio]http://pleer.com/tracks/5768431DIrI[/audio]

Регине и ее модус операнди
[audio]http://pleer.com/tracks/139901pYmG[/audio]
Элли Ригби
[audio]http://pleer.com/tracks/2234162Y5le[/audio]
Крысиному с юмором
[audio]http://pleer.com/tracks/4662168vPVo[/audio]
Минни с тоской
[audio]http://pleer.com/tracks/467101x2k6[/audio]
Бременским музыкантам на войне
[audio]http://pleer.com/tracks/4428324VrNb[/audio]
Мне и Ковачу
[audio]http://pleer.com/tracks/139842bbqK[/audio]
Элли и Алистеру
[audio]http://pleer.com/tracks/4838923FD5m[/audio]
Дог и Ковачу
[audio]http://pleer.com/tracks/6791682A38h[/audio]

От напряжения внутри все время коротит. Какой-то сбой, неровный ритм, хронический ринит, неяркий свет, опасный треск, брожение в умах. И почему ты жив и трезв, когда вот-вот зима? Пора бы выбить эту спесь и сбросить эту прыть. Ты не успел, ты вышел весь – ты вышел из игры, из сумрака, в другую дверь, не выяснив, где звон. Не в параллельные миры, а просто – вышел вон. Сиди, смотри: твоя стена, твой маленький китай. Она другому суждена, а ты – Шалтай-Болтай, за ней – придворные и свет, и прочие князья. А у тебя ответа нет и подсмотреть нельзя. Сейчас бы оказаться с ней на том краю страны, скорей уснуть и в этом сне свалиться со стены, и выйти в поле – красный мак и вересковый мед. И рожь, ведь без нее никак – она кругом растет. Сейчас бы встать и на коне скакать во весь опор, и жить во сне, любить во сне, и выстрелить в упор в того, кто ходит за стеной с часами на груди и хочет нам судьбы иной, пытаясь разбудить. Но вот беда, течет вода из крана в водоем, и мы не снимся никогда, ведь мы не спим вдвоем. Мы даже порознь не спим, обмануты судьбой. Жестокий мир, осенний сплин, часов тревожный бой.
Я равновесие держу, но все сильнее крен.
Представь себе, какая жуть – проснуться в октябре.
(с) Кот Басе

Хоть раз признайся, что быть иным
Не хочешь даже на кончик пальца -
И ты внезапно внутри войны,
Без шансов выжить и отстреляться.

И ты внезапно - мишень, мишень -
Доска. Стена. Лишний выстрел мимо
Всех прочих, кому пока не "уже",
Хотя бы час до раскола мира.

Вставая в рост, выходя на свет -
Не упускай до конца из виду:
Конечно, выжить надежды нет.
Но хоть укрытье кому-то выйдет.
(с)ninquenaro

эта сказка, в общем, совсем проста, не бывает её простей
обнимает девушку гроб-хрусталь, одеялом ложится степь
колдовское яблоко лучше пуль, бьет без промаха прямо в цель
заметает временем к ней тропу, колкий снег на её лице

миррор-миррор, зеркало на стене, ты увидишь и высь и твердь
пробудись от сна, повернись ко мне, кто красивей меня, ответь
королевны голос — и яд, и сок, тонки кисти под рукавом.
на зеркальной глади клубится смог
там, конечно же, никого.

а бывает проще — всё как во сне, только холодно у виска
вот несётся девочка через снег, и погибель её близка
как вернуть того, кто не греет рук, высекая слова из льдин?
королевны волосы — нити вьюг, колокольчики на груди

миррор-миррор, тонкое серебро, светлячок в ледяной воде
ты в любом доспехе отыщешь брод, в самом доблестном из людей
ты чужое сердце найдешь на дне, и судьбу, что предрешена
покажи того, кто меня сильней
в отражении — тишина.

вечерами город — большой костер. дождь несется по козырькам
ей досталось, младшей из злых сестер, неисправное из зеркал.
не летает коршуном над страной, не поёт о звезде любой
но когда заглянешь в него, оно отражает чужую боль

миррор-миррор, озеро, темный трюм, разноцветный колючий блик
для того ли в мир сквозь тебя смотрю, чтоб под ним меня погребли
вот была б красивее всех людей и богаче любых цариц
... но в потертой раме и ночь, и день — миллионы надежд и лиц

боль мелодией странствует меж людьми — то лечебной, то ножевой
из пустой зимы прорастает мир — беспокойный, большой, живой
лёд однажды треснет напополам, королевна откроет дверь
остальные взглянут на зеркала, и поймут — их осталось две.

миррор-миррор, ключик и западня, скольким надо помочь во тьме
покажи мне тех, кто храбрей меня, чтобы было, где брать пример.
(с) Джек-с-Фонарём

<Эйрел>
Так с утра болит голова, если выпито слишком много.
Если небо не слышит вас, значит, вы - атеист от бога.
Значит, рая и ада нет. Только долг, и еще, и снова...
...вы, конечно же, снитесь мне. Я, конечно, о том ни слова.
Здесь - война, а в душе - вина, тишина светло-серых комнат.
...Я не стану вас вспоминать. Ни к чему. Я вас просто - помню.
Здесь - война, здесь поют флоты: по броне и огнем, и сталью.
И немыслимо, чтобы ты... чтобы вы меня отыскали.
Поцелуям меж слов и строк не добраться... я не в обиде.
Вы не станете, видит бог, тот, который меня не видит.
Листья писем - почти листва. Раз - и падает в мокрый гравий.
...так мое не дойдет до вас, даже если его отправить.
Нервы струнно напряжены. Время капает - дни, недели...
На другой стороне войны кто-то ждет. Может быть. Надеюсь.
<Корделия>
На другой стороне войны, на другой стороне Вселенной
Жду связавшей нас тишины, как свободы военнопленный,
Жду, как грешник в своем аду - мимолетного взгляда бога...
Нет, конечно, письма не жду. Это было бы слишком много.
Память мелко клюет висок. Свет пульсирует тише. Тише.
Упускаю слова в песок, чтобы их никто не услышал.
Я, конечно, за вас молюсь - как позволено только детям.
Вы мне снитесь. А я вам - снюсь?
...Я не знаю, что вам ответить. (с)

Сто мотыльков-созвездий в сумрачном небе кружат, только из них двенадцать ярче горят других. Змей - покровитель мести, пёс - доброты и дружбы, лошадь бежит по ветру, двигая дни-круги. Бык, обезьяна, крыса, белый оскал тигриный, кот молоко лакает в Млечном своём Пути. Звёзды рождают смысл, двигают суть игры, но...старший из звездных братьев светит всегда один.
Звон чешуи жемчужной, пламя раскатом грома - ох, не молись Дракону, алых не ставь свечей...

Кэй - повелитель суши, всех городов огромных, пахнут войной и страхом звуки его речей. От облаков до мысов армия бьет поклоны - и королевство Кэя ширится каждый год.
Ходит секрет - родился он под звездой дракона - и потому на гербе черный дракон цветёт. Только завидишь знамя - хвост, и клыки, и зубы - знай, запирай все двери, знай, что пришла беда. Кэйен Стальное Пламя - арфы, гитары, трубы славу царя Вселенной будут хранить всегда...

...Что за дурные слухи, бабкины суеверья: время дракона - битва, кровь, суета, война? Правда - нежнее пуха, гул голосов - не верь им, что могут знать о звёздах кто-то навроде нас?
Древний удел Дракона, древний удел созвездий - в наших мирах-песчинках искру хранить мечты. Просто прими законы - мир не стоит на месте, каждая сотня жизней - это всё тот же ты. Солнце спалило крылья - станешь лихим пилотом, не успевал влюбиться, нынче успеешь в срок. Там, где тебя убили, через полвека кто-то, сам почему не зная, белый взрастит цветок. Ты - вся мозайка в мире, голуби, крыши, парки, в каждом окне и сердце - чувствуешь, горячо?

Простенький А-четыре, краски и чёрный маркер, Рэй обожает Невский - каждый его клочок. Рэйен - футболка, кеды, старый рюкзак цветастый, шея в татуировках, смуглый высокий лоб. Лист - "Улыбайся лету", "Ну же, почувствуй счастье", "Распродаю обьятья - ссуда, кредит, залог". Город, цветные флаги, кто-то проходит дальше, кто улыбнётся Рэю ("Видите, как легко!".)
А на листе бумаги
яркой цветной гуашью
сквозь темноту столетий
гордо
горит
дракон.
(с) Джек-с-Фонарём

Родилась? Родилась! Ну, с почином, и все такое. Это - мир, он пропах одуванчиком и левкоем, это кошки, собаки, лошадки, одной строкою, это — дом и кровать, чтобы теплые снились сны. Это — куклы, игрушки; вот облако, будто бричка, проплывает по ясному небу. Привет, сестричка, назовем тебя Аннабель или же Беатриче, будешь милой принцессой, красивее всех иных.

Родилась? Привыкай, дорогая, что жизнь — не сахар, если любит — то в щеки и в губы, а бьет — с размаху, «бьет» и «любит» — одна им постель и одна рубаха, привыкай пригибаться, клониться и не расти. Беатриче и Аннабель — имя смешно и звонко, солнце прячется в робких веснушках, в косичках тонких.
Ты сама виновата, что вот — родилась девчонкой.
Мы попрячемся, ты же — считаешь до десяти.

Родилась?.. впрочем, дальше все ясно, и суп заварен: школа, музыка, танцы, хороший красивый парень.
Он, конечно, умен, и не сразу тебя ударит.
Подождет — после свадьбы, как надо, он в том мастак.

Рози, Рози, ты шепчешь ночами, как будто в вату, не дурацкая Аннабель вовсе, и не Беата; Рози, Рози, сверчки запевают глухим стаккато, настоящая Роза, без шуток, вот так, вот так.

Рози, слушай, пути есть другие и жизнь другая. Где-то гнется трава под высокими сапогами, где-то роза цветет, и ничто ее не пугает, где-то Башня стоит, и скрепляет собой миры. Рози, слушай, как тихо тебя позовет дорога, выходи за порог — ну а дальше решают ноги, есть богиня, неси ей все беды и все тревоги, боль и кровь — это будут твои для нее дары.

Рози, слушай, смотри, пред тобою мелькают лица, этой странной колючей веревочке долго виться. В каждой женщине, в каждой девчонке живет лисица, рыжий мех, и в глазу золотистом зрачок-луна. Цвета алых одежд зреет небо над древним храмом, перед яростной летней грозой мир как будто замер, это злая богиня — но можешь сказать ей "мама".
Мама помнит детей по улыбкам и именам.

Это злая богиня, но злость ничего не значит. В лабиринте, внутри, кто-то стонет, зовет и плачет. Смерть с Судьбой — тоже дамы, конечно, а как иначе? Здесь их много, кто мстит за сестер, дочерей и дев. Это злая богиня; но нам не прожить — без злости, в лабиринте останутся кости, чужие кости, Рози, Рози, шагай через садик, да через мостик, через лес, только помни: не надо назад глядеть.

Да, миры есть другие, цветы незнакомых склонов. Мимо храма древнейшей богини иду с поклоном, у немертвых и мертвых-не-слишком свои законы, я всего лишь бродячий сказитель — куда уж мне. Вдалеке видно море, скалистый далекий берег, к ночи будет туман, ноздреватый и темно-серый. Есть особые боги, в которых не нужно верить. Просто знай — они есть, словно солнце, и дождь, и снег.

Я — бродячий сказитель, шагаю, свищу сквозь зубы. Затерялся в холмах старый храм, и луна на убыль, ветер крепит соленою коркой сухие губы, и тропинка вдоль моря извилиста и чиста.

Лизи, Лизи, другая девчонка прошепчет ночью, Лизи, Лизи, меня зовут Лизи, я знаю точно, никому в этом свете меня не сломить, и точка, настоящая Лизи, без шуток, вот так, вот так.
(с) Волколис

Сколько мы жили на этой земле?
Достаточно долго, чтобы она назвала себя нашей.
Сколько мы воевали за эту землю?
Достаточно, чтобы мы назвали ее своей.
Сколько мы ложились в эту землю?
Достаточно, чтобы она назвала нас своими.

Сколько мы плакали на этой земле и над этой землей?
Никогда и нисколько,
Потому что люди дома нашего не плачут.

Мы не плакали так долго,
Что земля забыла соль нашей воды,
Что небо забыло цвет наших слез.
Мы не плакали так долго,
Что наше небо разучилось плакать.

И теперь наша земля стала похожа на наши души -
Обожженная холодом,
Сухая,
Мертвая,
И не знающая исцеления.
И по земле идет серый,
Серый холод,
Не видевший
Белого снега,
Не видевший
Белых слез милосердного неба.

Мы-то привыкли,
Привыкли, что сын зажигает огонь по отцу
Раньше, чем сам станет способен родить сына,
Привыкли, что отец зажигает огонь по сыну,
Видевшему меньше лун, чем было отцу, когда он стал отцом.

Мы-то привыкли,
Что с неба сыплется серая пыль,
Серая,
Сухая,
Мертвая,
Как горе наше,
Горькое наше горе,
Горе, которое уже не болит,
Потому что больше и старше всякой боли,
И как земля принимает ее -
Спокойно,
Не умея чувствовать ничего.

Мы-то привыкли, давно ко всему привыкли.
Жаль только яблонь,
Которые не расцветут,
И яблок,
Которые не созреют.
(с)ninquenaro

Опять тебя клонит в сон...
       Послушай, Лиз,
       
       Здесь, в метро, между вагонами,
       Где отраженьями сонными
       Мы друг к другу висками, лбами
       Стыло-бледными, как у ламий,
       Прижимаемся, мысли сплавив -
       Обитает вне всяких правил
       Беспощадный Стеклянный Джокер.
       
       Тебе уже страшно, Лиз?
       
       Он капризный, алчный, жестокий,
       Он по локоть в чужих кошмарах.
       И, обманывая сонары
       Заблудившихся в Лимбе, спящих
       Он делает мёртвыми чаще,
       Чем ты запекаешь в пирог джем...
       
       Куда ты глядишь, Лиз?
       
       Не знаю, зачем он живёт, чем,
       Но видел тень от его ресниц
       И чуял запах большой резни:
       От смерти не ускользнёт никто -
       Нищий, сновидец ты или кот,
       Джокер возьмёт тебя в оборот.
       Не засыпай в метро!
       
       Ты слушаешь, Лиз... Лиз?
(с) С. Рогулина

Этот путь опять приведет на юг, где искусство войны и огонь в руках. На войне я не о себе пою – обо всех, оставленных в дураках. Обо всех, кто верил и умирал, не умея отважиться и уйти. У меня был отчаянный генерал: без приказа душу изрешетил. Мы братались с ним яростно на крови, подбирали калибры, стволы, слова. Он умел прицельно стрелять в своих, а мишень заметна, пока жива. Я держалась долго – тигриный нрав, только боль по сердцу прошла, как плеть.
Но искусство - награда того, кто прав.
И за это стоило умереть.
Кот Басё

...вот ты был отчаян, как пламя, упрям, как лед,
и конь твой был черен, и плащ (ну конечно) бел.
ты мог бы представить, что кто-то шагнет вперед,
клинок отобьет, что нацелен был в грудь тебе?

потом обернется - и вы на одно лицо.
ты-будущий чуть помоложе, смелей, ясней,
и было б кольцо - вы носили б одно кольцо,
фамильную память давно обреченных дней.

был весел, беспечен полгода тому назад,
не помнил ни мать, ни отца, ни своих кровей;
но - мальчик: у мальчика будут твои глаза,
у девочки твой ироничный разлет бровей.

по конским следам в обрамленьи сухой листвы,
по узким камням, над которыми плачет выпь:
ты-будущий - то, что держало тебя живым,
ты-нынешний - держишь отныне его живым.

не думал о предках, не верил ни в ад, ни в рай,
какая там разница, чья там по жилам кровь?
но - мальчик. а девочка будет ему сестра,
клинок за спиной и штаны на мужской покрой.

он будет отличным и доблестным королём,
кем ты не сумел, не хотел - хотя мог бы - стать,
и ветер солён, и гроза пригибает лён,
а утром очистится небо - и выступать.

что дальше: не важно, крыло ли взрезает синь,
звенят ли мечи, рассекая тугой рассвет,
не важно, что ты был отчаян, умен, красив -
но важен сверкающий отблеск ручья в траве.

ручей, чьи-то теплые руки, виток волос,
ты-будущий смотришь упрямо и морщишь нос,
не то, чтобы судьбы послушались наших слов,
но если весна - ты б хотел умереть весной?

не страшно. возможно - никто не умрет совсем,
в сплетеньи времен, и миров, и знакомых лиц,
по конским следам, по протоптанной полосе,
найди тот единственный след, что искал в пыли.

не важно, как шел ты, но важно - что ты сказал,
упав на колени средь войн, облаков и смут...
у девочки будут, конечно, твои глаза,
у мальчика - меч. тот, который ты дал ему.
(с) Волколис

Слышишь, брат, я пишу тебе, за полшага до психбольницы.
Если я вены не вскрою - можешь думать о чуде.
Мне кажется, что меня окружают сплошь хорошие люди.
От этого хочется сбежать и напиться.

Так привыкаешь к мысли, что тебя никто не полюбит,
но они приходят, любезны, добры, незваны,
так подцепляешь обычную девку в клубе,
а она начинает лечить твои душевные раны.

Слышишь брат? Хорошие люди меня окружают,
вчера прорвались вот на эту кухню и здесь целый час сидели.
Они говорят: вот эти слова других обижают.
И я понимаю: твою же ж мать, ну и в самом деле.

Они объясняют мне, где лежат ловушки и сети,
они рекомендуют мне верить в любовь и бога.
Мне кажется, что я последний мудак на этой планете,
я даже не против - пусть бы оставили ненамного.

Просто оставили меня с петлей и на стуле,
забрали свои фонарики, в глаза не тыкали светом.
Слышишь, брат? Приезжай ко мне и пусти в меня пулю.
А не то хорошие люди сделают это.

© Анна Долгарева