Он не остался у Дроссельмейера на ночь - не был уверен, что полностью сможет себя контролировать, а убивать еще кого-то - и на этот раз не просто солдата, бывшего в подчинении, а человека, спасшего когда-то жизнь, Кейден не хотел. В замок он, правда, тоже не торопился. Было понятно, что вернуться ему надо будет, он даже мысли не допускал о том, что может быть иначе. И все же вполне разумно полагал, что если уж уцелевшие шестеро, вернувшись, расскажут о том, как он задрал одного из своих, лучше выждать хоть немного и - если вдруг эта новость разозлит Регину - дать ей остыть.
Задержка вышла не такой уж и долгой. Даже с учетом того, что еще пришлось разбираться с трупом Питера, Кейдену понадобилось всего на день больше. Значит, его люди должны были вернуться тольк вчера, и королева еще может злиться.
По крайней мере, на этот раз виселица его не ждала. И в этом ожидания не оправдались, хотя теперь ему стоило бы обрадоваться, что так вышло. Кейден слишком устал: от зимы, от войны, от необходимости быть чьим-то солдатом и слушаться приказов, просто от Рединга, от того, что он позволил себе потерять волка, от того, что сам, собственными когтями и зубами убил лишнего человека. Он устал так сильно, что в этот раз, возможно, он даже не стал бы отбиваться, прикажи Регина его повесить. Четыре дня назад Дроссельмейер отодвинул на короткий миг эту страшную усталость, но теперь она вернулась, подпитываемая неизвестностью и совершенно зыбкостью будущего.
Нужно было покончить со всем этим - и поскорее. Кейден был голоден, он устал, ему снова хотелось выпить, а потом долго-долго спать. Ему даже хотелось вымыться, отскрести - с кожей, если иначе не получится - с тела Рединг. Но это потом. Сначала ему нужно было вернуться, и вернуться, как теперь понимал Кейден, не домой, не в замок, не в Регарум - а к Регине.
Он не стал спрашивать, где королева. Привычно потянув носом - запахи были знакомы, и он одновременно узнавал их и словно бы пробовал вновь - Кейден пошел за ней.
Она была в саду, и тут и правда уже была весна: в воздухе пахло нарциссами, выкошенными одуванчиками, соком деревьев и щепками - и это был непривычный запах. Его извлекала Регина. Она метала в деревья кинжалы. Метала плохо, но по деревьям, испещренным следами от лезвий, этого нельзя было сразу сказать. Издали она не выглядела сердитой.
Как обычно, Кейден ничего не сказал. Ему не нужно было говорить - она и так всегда знала, когда он приходил. И потому он просто ждал, хотя ждать он уже тоже устал.

В первую секунду он думал, что в него полетит следующий кинжал. Регина, скорее всего, все еще не собиралась убивать своего должника, но метала она и правда плохо, так что он и не умер бы - просто понял бы, насколько она недовольна. По силе, с которой она пустила бы кинжал, понять это было бы намного проще, чем по ее тону. По ее тону Кейден, как обычно, не мог ничего сказать наверняка.
- Я довел до Регарума семерых, - сказал он, не оправдываясь, объясняя - наверняка ей и так уже все рассказала, - последний умер не на войне, а здесь. Случайно.
Кейден вдруг подумал, что сейчас все почти так же, как когда он пришел в замок королевы впервые, еще не зная точно, что за жизнь его теперь ждет. И дело было даже не в том, что на нем не было сейчас гвардейской формы, и не в том, что глаза у него опять поблескивали от голода, а заострившиеся на осунувшемся лице скулы казались острыми, как клыки. Просто он одичал: война в Рединге вернула все, от чего оборотни, покинув лес, отучаются годами: привычку помнить, что весь мир тебе враг, и потому не доверять никому, ждать от людей только плохого и до боли остро осознавать, что стаи у тебя больше нет, и ты остался совсем один.
Правда, тогда он бы многое отдал, чтобы найти возможность не идти в замок. Теперь же он шел к нему как к спасению, не зная, сможет ли найти его тут. Это и надо было узнать - и узнать поскорее, не медля.
- Герцога я тоже не привел, - сказал Кейден. - Он отказался идти. Мы отступили, а он остался в замке. Не знаю, что с ним стало.