[AVA]http://i.imgur.com/mIALntZ.jpg[/AVA]
Моно-отыгрыш, согласовано с Региной.

Каждый из нас тонет только в своей боли.
На чужую маленького хрупкого человечишка, как правило, уже не хватает.

Над столицей Регарума вставало солнце, и хоть Родри был здесь далеко не в первый раз, все равно он почти завороженно смотрел, как медленно и неотвратимо крыши домов окрашивались алым. Солнце поднималось сквозь пыльную дымку, и очертания города, изрезавшего небо - словно пьяный костоправ дрожащей рукой - рваным рисунком крыш, дрожали в утреннем мареве пугающим миражом.
В Рединге этого ощущения было не ухватить: Хэст - высок и костляв, Рейса тянулась к низким тучам, нависнув над морем; Лейверн же маковым полем раскинулся меж холмами, широкий, душный даже зимой, цепляющий взгляд одинокими шпилями, то тут, то там взрезающими линию горизонта.
Да, в Рединге такого не было. Горизонт там можно увидеть лишь над морем и вересковыми пустошами ближе к южным границам.
И боль в Рединге была сильнее.
Каждый из нас борется с нею по-своему, со своей родимой. Кто-то делает вид, что ее не существует - и старается не замечать огоньки, тянущиеся вдоль гребня волны в безлунную ночь. Кто-то бежит от нее, надеясь найти укрытие на дне бутылки или табакерки с Летних островов. Кто-то просто сразу сдается, прекрасно зная, что от себя не убежишь.
И не разделишь, и не отдашь ее никому, как бы сильно этого ни хотелось.

Балкон располагался с подветренной стороны, и февральский воздух, пусть местные зимы и не шли ни в какое сравнение со стылым адом родины, холодил, выстуживая лицо, шею, руки, но особенно - пальцы, бездумно сминавшие папиросу. Родри стоял на балконе, накинув китель поверх рубахи - вязкая чернота гвардейской униформы на бледном шелке, - и смолил одну за другой, не обращая внимания на скопившуюся у ног гору окурков.
Боль, думал он, в какой-то момент оказывается важнейшей константой в жизни. Что-то из нее, твоей жизни, уходит, что-то появляется... И только боль, однажды войдя, остается с тобой навсегда. До самой смерти. И хорошо бы, чтоб не после нее.
Папироса догорела почти до конца и при последней затяжке обожгла герцогу пальцы. Чертыхнувшись, тот скинул окурок в кучу собратьев, медленно подпалил новую, оперся о перила и задумчиво глянул вниз.
Еще боль объединяет. Внизу, во внутреннем дворе замка, стоял Уиллард и наблюдал, как несколько редингских ветеранов-сержантов гоняют палками цвет регарумского офицерства. Естественно, ни один из северян не был дворянином до того, как поступил на службу к герцогу. Разумеется, почти вся верхушка пехотного офицерья Регарума из дворянства и состояла. Исключением - и довольно приятным - были разве что ребятки из личной охраны королевы, но да они и натасканы оказались своим старшим более чем годно... и под палки практически не попадали.
Родри представил, какими взглядами обменивались участники действа внизу и как это все - про себя, разумеется, - комментировал Уиллард; криво хмыкнул. Ну да ничего, Бенджи - парень крепкий. Не из такого еще материала солдат делал, так что как-нибудь... Как-нибудь наладим результативный обмен опытом.
Главное, чтобы за болью не проморгать солнце. Черное зимнее солнце этих земель.

Очередной окурок Родри не выдержал и щелчком отправил кувыркаться с балкона. Тот как раз успел стукнуться о шлем напыженного раскрасневшегося регарумского капитана и отскочить в грязь двора, растоптанную вперемешку со снегом, когда герцог услышал, как открылась балконная дверь. На плечо ему легли тонкие бледные пальцы, холодившие даже сквозь китель, даже на этом ветру. Мгновение спустя рядом с пальцами ткнулся острый подбородок.
- Всё не спишь?
Голос ведьмы звучал приглушенно, с ярко выраженной хрипотцой. Запах дорогого вина, которым они накачивали друг друга всю эту неделю, кажется, намертво въелся в волосы, в кожу, в одежду. Впрочем, из последней на Регине было не по погоде мало.
Родри пожал свободным плечом.
- Так заметно?
Он обернулся, не услышав ответа - вовремя, успев перехватить взгляд королевы, который она тут же отвела, делая вид, будто всецело поглощена творившимся во дворе избиением младенцев.
Родри хмыкнул и уставился на Бенджи, что-то с криками втолковывавшего старшему регарумской пехтуры. Кейден - кажется, так звали начальника гвардии Регины? - и его люди стояли в сторонке и паскудно ухмылялись.
- Ничего, месяца три таких экзерсизов, и ты не сможешь их отличить, - Родри задумчиво поскреб щетину. - Если, конечно, твои дуболомы не окажутся бревнами, необучаемыми принципиально, но в это я верю мало. Уиллард бы мертвых научил убивать, если б мы только могли ставить их под копье.
Затем снова перевел взгляд на королеву - ее посиневшие губы, дрожащие крылья носа, - аккуратно снял ее руку со своей, скинул китель и набросил ведьме на плечи.
Та ничего не сказала. Лишь посмотрела ему в глаза, слишком долго не разрывая контакта. Что читалось в ее взгляде, Родри решил не расшифровывать.

Несмотря на уже, разумеется, разлетевшиеся по дворцу перешептывания прислуги (и вполне открытые подначки Уилларда), с Региной они не спали. Ну то есть как: сегодня они явно очнулись из пьяного небытия, лежа под одним балдахином и даже в обнимку. Но до продолжения дело так и не дошло... либо никто из них об этом не помнил.
Родри предпочитал считать, что ничего не было. Он вообще старался не думать последнее время. Герцог пил - много, постоянно, почти беспробудно, трезвея лишь на пару часов в сутки, нужных для выслушивания отчетов Уилларда.
Герцог пил, а кареглазая ведьма составляла ему компанию. Каждый день той недели, что он уже торчал в Регаруме. Каждую ночь.
Поначалу он даже хотел спросить ее - зачем? Не стал.
Потом, разумеется, ответ пришел сам собой - и был таким простым, что герцог рассмеялся, если бы мог.
Ведь пока ты пьешь, боль не может проглотить тебя целиком.

"Еще месяца три". Родри внезапно осознал, что на этот раз его рука легла поверх кителя, обняв королеву за плечи. На сколько он рассчитывал остаться здесь? На сколько он хотел? И хотел ли он вообще возвращаться - к поганому сырому ветру, хмурому небу и двум свежим могилам в Зимнем саду Хэста?
Родри прикусил губу, надеясь, что не произнес ничего из этого вслух. То-то был бы конфуз: правитель и вседержатель Рединга, наматывающий сопли на кулак. Впрочем, стоило отдать Регине должное: она не спрашивала, хоть и была в курсе событий конца того года. Не спрашивала ничего. То ли ждала, когда он сам готов будет об этом заговорить, то ли ей было все равно. В любом случае, какими бы ни оказались причины, Родри это устраивало.
В конце концов, мы либо сами справляемся со своей болью, так или иначе, тем или другим способом, либо умираем. Третьего варианта за все годы жизни герцог Формайл не наблюдал ни разу.

- …на эккензорский глаз я вас жопой натяну, господин барон! - донесся со двора особенно громкий пассаж Уилларда.
Солнце уже полностью выкатилось из-за рваной линии крыш, но света это особо не прибавило. Черно зимнее солнце, говаривали старики Рединга. Здесь оно было скорее алым, как свежая кровь, и Родри отчего-то это совершенно не нравилось.
Он уже хотел спросить королеву, когда начнется обучение магии. Волшебству, как ее называли авторы старых школ. Сказать, что пора бы и ей начать осуществление своей части договора. Но что-то - может быть, ее взгляд, может, и свои мысли, - его остановило.
Вместо этого он раскурил новую папиросу и от души затянулся. Если его не обманывало чутье - а делало оно это довольно редко, - что-то сегодня случится. В голове обрывки сна сложились со строчками из прочитанного когда-то пергамента: выковать силу болью, кровь закалить страстью… или сталью? А, неважно. Вот с чем, а с первым пунктом списка проблем тут, кажется, не было ни у кого из присутствующих.
Интересно, читала ли этот свиток королева, вдруг подумалось ему. Подумалось - и нестерпимо захотелось рассмеяться.
Родри сдержал смешинку.
Родри затянулся и на автомате протянул папиросу Регине.

Сегодня будет очень долгий день. И - если никто не умрет, - приятная ночь. Герцог Формайл улыбнулся, безжизненно, самому себе.
Ведь первый цвет волшебства - это кровь.