В саду Королевы цвели розы, безмятежно алые, с крепкими зелёными стеблями и острыми шипами. И всё бы ничего, но Регина высаживала белые, а на дворе начинался ноябрь. Не самое подходящее время для чудес и, что самое страшное — ведьма не чувствовала в них ни капли волшебства. Магии не было. Ни в цветах, ни в этом мире, и всё же...
Мироздание крепко задолжало Её Величеству.
Пустая гробница, украшенная именем отца, поддавалась неохотно — скрипели не смазанные рельсы, и тяжёлый мрамор неприятно холодил уставшие и от того усилия руки, — но всё же откатилась, открывая путь в подземелье. Кое-что Регина всё же забрала с собой из прошлого мира, не сумев расстаться ни с милыми сердцу волшебными безделушками, ни с памятью.
Дэниел улыбался. Регине нравилось, когда у него было хорошее настроение, но они поговорят позже, когда она разберётся с происходящим вокруг. Ей о многом надо рассказать, только вот стыдно — он бы не одобрил проклятие, слишком много жизней оно за собой унесло.
Когда же она была у него в последний раз? Год, два назад?
Всё без толку. Не было ответов ни в книгах, ни в древних трактатах. Никто ещё не заходил так далеко, как осмелилась зайти Королева.
Позже она расставит всё по местам, разложит на полках в гневе сброшенные манускрипты и, наконец, найдёт силы сознаться Дэниелу в содеянном. Позже. Через неделю, может быть, две.
Выруливая с кладбища на основную дорогу, Регина в сотый раз обещала себе вернуться и начать уже разговор, который столько откладывала, но, чем дальше за спиной оставался склеп, тем чаще она пыталась понять, где же она ошиблась в своём проклятии. Пыталась — и не понимала.
Минни было велено никого не пускать, кто бы ни пришёл. Только раз Регина встретилась с Коннором — выпила с ним кофе, выдала инструкции, договорилась о сумме, зная наверняка, что он любую её просьбу выполнил бы и так, и, наконец, выставила вон, опустив привычные разговоры. Не клеился у них диалог.
Панно рассыпалось с листа.
Часы на башне отсчитывали минуты. В четыре пополудни Регина отпустила Минни домой, заперла дверь и щедро плеснула себе виски. Руки дрожали.
Тик-так. Тик-так.
В чашке остывали травы другого мира. Одним глотком осушив её содержимое, Королева решительно закатала рукава и потянулась к ножу. Ей нужны были ответы, и нужны были срочно. В ней осталось достаточно магии, чтобы докричаться.
Она стребует с мироздания долг. Любой ценой.

Только раз Регина, всегда и всеми силами избегавшая игр с сознанием, обращалась к этой магии, но тогда мироздание не снизошло к её мольбам. Может быть, существовал и другой выход, и можно было обойтись без проклятия, но... она не сумела его отыскать и не услышала ответа. В этот раз всё должно было быть иначе.
Королеве случалось видеть колдунов, оказавшихся слишком слабыми, чтобы вернуться обратно — их пустые глаза смотрели в вечность, а сами они блуждали где-то там, далеко, плутали по закоулкам разума, запертые в своей же фантазии. Смотреть на них было жутко — такая участь хуже смерти. Гораздо хуже.
Регина знала, что справится — слишком много ненависти ждало её на этом свете. Мироздание редко снисходило к прямым просьбам, но пролитой крови не могло не ответить — Регина знала и это.
Регина ошиблась. В её сознании или в её будущем не было ничего, кроме пустоты. Ничего, кроме боли.
Тонкая майка, пропитавшись потом, неприятно липла к коже. Чуть прогнувшись в спине, чтобы отлепить её, ведьма передёрнула плечами, перевернулась на бок. Вздохнула, оглядев плотно обхвативший запястье бинт, и заставила себя сесть.
Зря.
Очень зря.
— Я сейчас.
К счастью, какая из дверей вела в ванную, женщина помнила хорошо.
Умывшись напоследок холодной водой, ведьма вслепую, точно уже не раз была гостьей в этом доме, пошарила рукой по стене в поисках полотенца и, выпрямившись и зацепившись взглядом за собственное отражение, застыла.
Когда-то Королева была уверена, что не решится на такие игры, теперь же её долг волку был неразумно высок, век не расплатиться.
Привалившись плечом к потёртому косяку, Регина полотенцем подобрала капли, бежавшие с волос на шею, и ещё раз тяжело вздохнула:
— Дверь мне придётся менять?

Замком — значит замком. Регина равнодушно пожала плечами и одёрнула задравшуюся майку. Затем медленно, очень медленно опустила голову и с досадой поморщилась: на правом чулке от щиколотки и выше ползла стрела, и кремовая юбка вся была покрыта засохшей кровью. Очень по-королевски.
Кейден, конечно, видел её и в худшем состоянии, но этого ему помнить было не дано. Ведьме было почти что жаль — может, это вернуло бы ему привычку не задавать вопросов.
Странное чувство, точно и у неё отобрали что-то невыразимо важное, вспыхнуло и погасло.
— Меня опоили, — чуть помедлив, Регина выбрала из всех пришедших на ум объяснений наиболее подходящее и вновь пожала плечами. Шея противно ныла, отчаяние же застилало глаза. — Подмешали что-то в чай.
Всё зря. Королеве пришлось пожертвовать отцом — вырвать ему сердце и бросить в костёр, — чтобы, наконец, обрести покой, а теперь всё сыпется, ускользает из рук, и эту беду уже нельзя предотвратить.
За окнами полыхнуло, отозвавшись острой болью в сердце. В бессознательном порыве отерев костяшками над грудью, ведьма тяжело оттолкнулась от косяка и подошла к окну; отодвинула занавеску, чтобы взглянуть на потемневшее небо, и задумчиво закусила кубу. Что-то жуткое приближалось к Сторибруку — Регина чувствовала это также отчётливо, как прилипшую к влажной ещё щеке прядь волос и лёгкий сквозняк с пола, — и сделать с этим уже ничего было нельзя.
Всё впустую. Впустую она потратила и остатки магии, и собственную кровь — мироздание не желало её слышать. Должно быть, она сильно ему насолила.
— Надвигается буря, Кейден.
Будь оно всё проклято!
Ещё раз.

В таких вещах Регина не ошибалась — она вообще ошибалась редко, и её ошибки несли за собой тысячи смертей, — и никогда не разменивалась по мелочам.
Ветер хлестнул подхваченной листвой в окно. Королева медленно отвернулась, покосилась на коснувшуюся плеча руку и, заглянув в глаза отражению Кейдена, неожиданно для себя коротко вздохнула — он и тогда мог бы стоять рядом с ней; стоять и смотреть как меняется, поддавшись её воле, мир, как он умирает, чтобы родиться заново уже другим.
Только вот тогда он был всего лишь волком.
Как же им друг с другом не повезло!
Но она позволила увести себя от окна, за которым сухо и страшно расшумелась непогода. Она вообще многое ему позволила бы — в том числе и носить её на руках.
На верхних полках в шкафу очень кстати лежало полотенце. Уже в ванной, прикинув на мокрое тело пару штанов и шорт, Регина едва заметно покачала головой — ими можно было обернуться едва ли вдвое, — набросила на плечи самую мягкую из рубашек, которую нашла, и тускло улыбнулась своему бледному отражению. Ничего. Она придумает что-нибудь ещё, и эта бессильная, отчаянная злоба, наконец, перестанет её душить.
Сквозь щель между полом и дверью просачивался восхитительный запах пряностей, а Королева, застёгивавшая последнюю пуговицу, вдруг замерла, поражённая неожиданной мыслью — это было почти что по-семейному. Волк заботился о ней так, как ни разу, должно быть, не заботился ни об одной из своих любовниц. Это пугало почти также, как происходившее сейчас за окном.
Сбросив грязные вещи в мусорное ведро, Регина молча уселась на стул, по привычке подобрав под себя ногу, придвинула к себе глинтвейн и ненадолго прикрыла глаза.
Никогда! Никогда она не вернёт волку память.
— Кто ещё знает, что я здесь?

Возможно, ей выпал шанс, о котором она не смела и мечтать. Крепче сцепив пальцы вокруг чашки, Регина рассеянно прищурилась — проводила взглядом почти что невесомое прикосновение к промокшим бинтам, едва заметно пожала плечами в ответ — и крепко задумалась.
Один шанс на миллион; вряд ли её будут уж очень активно искать.
И Регина промолчала.
Её мнимая смерть развязывала ей руки на день, два, пока её не найдут, пока она сама не решит выйти из тени. Абсолютная свобода, та, что даруется лишь мертвецам — это ли не повод остаться?
А, может быть, ей просто хотелось почувствовать себя не Королевой, но женщиной, и полночи пить глинтвейн из разномастных чашек. В этом доме она была лишена права приказывать, но впервые за долгие годы это не казалось неправильным.
— Буря уже началась, — уголок губ дёрнулся, обозначив усмешку, и Регина тут же спрятала её за чашкой. Королеве не нужны были часы, чтобы видеть, как меняется мир. — Ты просто не слышишь.
Ему не дано было услышать, как трещит по швам проклятие, в которое она вложила всё, что у неё только оставалось. Он не видел, как разрывается небо, не способное ни пролиться дождём, ни рассеять тучи, и не знал, что несёт с собой эта буря, не чувствовал приближения страшных перемен — он больше не был волком.
Усмешка, в один неуловимый миг перетёкшая в улыбку, оказалась на удивление грустной. Регина повертела на пальце тяжёлый серебряный перстень и усилием воли оторвала взгляд от чашки. Ей нужно было о чём-то говорить, пока не начали спрашивать.
— Рафферти сказал тебе спасибо?

Ветер шумел, отчаянно бился в окно мелкой пылью. Регина потёрла заслезившиеся, точно в них бросили песка, глаза, и усилием воли заставила себя отвернуться от окна. Это ощущение было ей хорошо знакомо — мир вокруг трещал по швам. Один раз она уже пережила это.
— Нет, — Королева сухо покачала головой. Глотнула из чашки, вновь едва уловимо поморщилась (очень сладко) и повторила: — нет.
Рафферти тоже не умел быть благодарным; Рафферти умел только бить женщин по лицу и метко стрелять — у Шерифа же Ноттингемского набор навыков был гораздо разнообразнее. Регина надеялась пробудить в нём хотя бы эхо той тьмы, что так приятна была когда-то её взору.
Может быть, позже, когда уляжется буря и Её Величеству придётся столкнуться с последствиями.
Что мироздание, глухое к её зову, уготовило на этот раз?
Оставив чашку, Регина размяла дрожавшими руками шею, пару раз наклонила голову от одного плеча к другому и лишь затем, сцепив пальцы в замок на затылке, подняла взгляд:
— Нужно.
И она не лгала — просто не знала, как скоро приключится обещанная беда и кто первым захочет королевской крови. Кейден, связанный обещанием, уже не поднимет на неё руку.
— Не сейчас. Позже, когда переменится ветер.
В затылке ломило. Мерзкое, знакомое ощущение чужого ищущего взгляда. Выдохнув, Регина лишь сильнее сжала пальцы, сводя локти вместе перед собой, и запрокинула голову.
— У нас ещё есть время.

Песчаная буря.
Хорошая шутка.
Если бы Регина могла, она бы рассмеялась, но что-то, не испытываемое ею уже давно, плотно схватило за горло и без остатка выдавило и смех, и воздух из лёгких — ведьму хватило только на то, чтобы спрятать лицо в ладонях.
Говорят, опасность не так страшна, если её не видеть.
Ложь.
Песчаная буря в штате Мэн, алые розы в середине осени, сдвинувшиеся стрелки часов — всё рассыпалось прахом, и головная боль стала непереносимой. Если бы Регина могла, она бы заплакала, но глаза иссушило горячим ветром, да и в сердце не было слёз.
Она убила отца, убила мать, убила своего нерождённого ребёнка, а теперь в окно бьётся песок и белые розы зацветают красным. Что ей делать теперь?
Улыбнувшись, Регина откинулась на спинку стула. Прижала колено к груди, устроила на нём скрещённые руки и позволила себе, наконец, посмотреть своему защитнику в глаза.
— Завтра будет тяжёлый день, Кейден. Пора спать.
Регина надеялась, Кейден не учует её страх — не сейчас, когда в нём не осталось волка.
В этом тоже была её вина.