К вечеру Джоан убрала во дворе и успела переговорить со всеми соседями и соседками, не меньше ее потрясеннными произошедшим этой ночью. Буря принесла с собой не снег и не град – песок, белой пылью осевший на крыльце перед дверью, набившийся на скамейку во дворе, скопившийся на карнизах окон и крыш. Этим утром Джо вышла на улицу и ахнула от ужаса и восторга: воздух, заполненный еще не осевшей мелкой пылью, казался желтым. Мир будто сфотографировали сепией. Окутанный туманом мираж башни на горизонте прибавлял зрелищу сюрреалистичности, словно Джоан шагнула в одну из картин Дали. Не хватало только стекающих по ветвям кустарника часов.
Вместо них были газеты. Одна повисла на кусте шиповника у ограды, другую несло по дороге ветром, словно перекати-поле. Джоан сняла ту, что висела на кусте, бегло просмотрела ее и бросила в дом у порога. А потом принялась за работу, напевая себе под нос какую-то детскую песенку – чтобы отвлечься. На душе было тревожно, но дело занимало и позволяло сохранить душевное равновесие. Или хотя бы его видимость.
К половине пятого Джо давно закончила с уборкой. Она ходила из угла в угол по дому, то и дело бросая взгляд за окно. На мираж. Интересно, что он остался там, неизменным, до самого вечера, а ведь скоро начнет смеркаться. Тем не менее, мираж завораживал и притягивал взгляд. Она видела, что и из соседних домов выходили люди посмотреть на него. Замирали за работой, глядя на горизонт. Джо понимала их.
Иногда она бросала взгляд на газету. Джо прочла ее от первой до последней страницы, приняла к сведению, не стала делать выводов: они были бы крайне неутешительными. Либо мир сошел с ума, либо кто-то настойчиво пытался убедить их в том, что мир сошел с ума.
Вдобавок ко всему, ей было тревожно за всех друзей и близких, не ответивших на телефонные звонки, и Джоан подумывала о том, чтобы просто объехать их дома. Убедиться, что все в порядке.

Трель звонка прорезала сонный вечерний воздух ее дома словно в ответ на ее мысли о телефонных звонках. Она открыла не сразу: должно быть, песок попал в замочную скважину, и ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы провернуть в нем ключ.
- Здравствуй, Шерман, - сказала Джоанна, распахнув дверь. Повеяло свежестью осеннего вечера, дорожной пылью, прибитой ветром к ее порогу. Теперь пыль будет сочиться изо всех щелей дома не один день: она уже сметала ее с подоконника несколько раз. Словно пыль поглощает мир.
Джоанна коротко улыбнулась мужчине и впустила его внутрь.
Шерман Бэйли был одним из немногих людей, с кем ее свела работа, но кто задержался в ее жизни после этого чуть дольше, чем это обычно бывает. Неожиданно для самой Джо и, должно быть, для него - поскольку их роман, недолгий и неоднозначный, закончился до того, как оба успели значительно устать друг от друга и пожалеть обо всем, что их связывало. Ей показалось, что после расставания оба вздохнули с облегчением, но Джо была рада, что совсем отношения они не разорвали. Что думал по этому поводу Шерман, она не знала, но он оставался неизменно приветлив и дружелюбен к ней, и это согревало, потому что Джо всегда считала его хорошим человеком и точно знала, что сможет на него положиться. Она надеялась, что и он может - на нее.
- Телефон здесь, - она провела его в гостиную, запоздало вспомнила, что он уже был в ее доме и знает, где телефон.
- Надеюсь, все в порядке? - осторожно спросила Джоан, глядя на него. - Никто не пострадал от бури?
Она в первую очередь имела в виду его девушку, во вторую - всех работников бара и друзей. Шерман был молчалив, но он никогда не был разговорчив, а вот по виду казался очень сосредоточенным и поглощенным какой-то заботой. Джоан опустилась на подлокотник кресла напротив него, бросила взгляд за окно, где в сгущающихся сумерках были видны очертания башни. Мираж упорствовал.
Мир вытворял странное последние дни.

Джоан наклонила голову. Шерман снял трубку, вернул ее на место, а затем закурил, - действия, которые призваны оттянуть время, прежде чем прозвучит что-то очень важное. Джо тревожно ждала. Если последние недели она напоминала себе человека, оказавшегося в абсолютно темной комнате и не знающего, где находится выключатель, то сейчас она была человеком, который в темной комнате услышал звук взведенного курка и затаил дыхание, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Живая тревога и в то же время - головокружительное ощущение-предчувствие, как будто Джо могла догадаться, о чем Шерман скажет, и ждала этих слов с жадностью и волнением, как ждет юная девушка слов о любви. Но не о любви, а о...
Башне.
"Я вижу"
Джоан замерла, а затем обернулась к окну. Башня была на месте, неуязвимая к сумраку осеннего вечера, и Джо испытала странное спокойствие, когда Шерман заговорил об этом. Она была не одинока в своей одержимости мыслью о ней.
- Я вижу ее, - негромко ответила она, не отводя от Башни глаз. – Я тоже ее вижу.
Джо хотелось рассказать, что она чувствует, когда смотрит на нее, но у нее перехватило дыхание: говорить о Башне оказалось труднее, чем думать о ней. Джо не стала продолжать, но Шерман, казалось, и так все понимал.
- От чего ее нужно защитить? - спросила она, оборачиваясь. А потом:
- Что она такое? - заранее готовясь поверить самому невероятному объяснению. Вероятное, она проверила, не убеждало.

Джоан медленно кивнула словам Шермана, соглашаясь с ними, подтверждая их. Впервые услышанные, они, тем не менее, казались правильными и верными. Он, казалось, расставлял по местам то, что она уже знала или о чем догадывалась, не решаясь признаться себе. Средоточие всего, что только есть - исчерпывающе и ясно, при этом предельно просто. Центр мира. Axis mundi, поддерживающая бытие в состоянии упорядоченной связи, скрепляющая и склеивающая этот мир и все миры, кроме этого, как булавка, пронизывающая несколько слоев ткани. Сломай ее - и все распадется. Сломай ее - и мир, который знаком им, перестанет существовать или развернется на сто восемьдесят градусов.
Идея не казалась столь безумной. Джо припомнила все, что когда-либо читала о строении мира, все то, что человечество принесло за собой из глубокой древности и воплотило в знакомых образах - горы, дерева, креста. Если подумать, многие писали о Башне. Просто этого не знали.
- В сущности, ведь не важно, как его зовут, - кивнула Джо. Ей не хотелось повторять за Шерманом имя, которое он назвал: Алый король. Она никогда не была суеверной, но она бы рассыпала соль на каждом пороге своего дома, зажгла свечи и расставила кресты, чтобы защититься от одного звука этого имени.
- Имя мне - легион... - пробормотала Джоан, бросая еще один взгляд на Башню. Ее появление на окраине города вырывало их всех из привычной жизни - и налагало огромную ответственность. Джо не знала, как отреагировала бы, скажи ей об этом кто-то другой, не Шерман. Приняла бы она это безумие так же спокойно, как сейчас? Но с ней говорил именно он, а значит, либо в мире что-то кардинально сломалось, либо он был прав. А может, и то, и другое вместе.
- Нет, у меня нет мужчины, - вопрос вырвал ее из оцепенения, и Джо обернулась к Шерману. - Для этого подойдут только мужчины?
Она перевела взгляд на телефон, вспомнив, зачем он изначально пришел.
- Что нужно сделать? Я готова помочь всем, что в моих силах.
Джо понятия не имела, на что сейчас подпишется, но выбора не было. Вернее, был, но неприглядный. Чрезвычайно неприглядный.

Под защиту. В иной ситуации, в разговоре с другим человеком Джо могла бы возмутиться и заявить, что она и сама себя прекрасно способна защитить. В иной ситуации - если бы речь шла просто об исчезновении людей, о разгуле преступности, о ненормальном, сбежавшем из ближайшей психиатрической клиники. Если бы из окна не было видно Башню, если бы Шерман не назвал имя, которое Джо старалась даже мысленно не произносить. Здесь, в мире, которому, кажется, требовалось психиатрическое вмешательство, были другие законы и другие правила игры, о которых Джоан пока не знала ничего, кроме того, что она в невыгодном положении. Уязвимость и осознание собственной уязвимости были ощущениями неприятными, когда оказывались реальными, а не наигранными - но гордость не была ее ключевой чертой ее характера.
И была неуместна.
Поэтому Джоан не стала спорить: она кивнула и быстро направилась в свою комнату, забрать документы и то, что может пригодиться из вещей. Склонившись над небольшой дорожной сумкой, она быстро складывала туда все необходимое, руки выполняли механические движения, словно Джо миллион раз приходилось путешествовать налегке. Присев на корточки, она приподняла сумку за ручки, встряхивая ее, и внутри что-то сжалось - острое ощущение дежавю, словно она уже когда-то собирала вещи так - быстро и торопливо, чувствуя, что время утекает прочь, как песок сквозь пальцы, в бездну, наполненную душным запахом роз и смерти, понимая, что едва ли успеет сделать то единственно нужное, что должна была. Воспоминание было таким реальным, таким острым, что Джоан замерла на короткое мгновение, почти веря в то, что услышит сейчас знакомый женский голос и увидит краем глаза корону золотых волос.
Не вышло. Джоан выпрямилась, сожалея о краткости видения. Бросила еще один взгляд на Башню из окна и вернулась в гостиную.
Кивком она дала понять, что готова. Пока Шерман говорил по телефону, она сходила в кухню, проверила, выключены ли все приборы. Взгляд упал на газету, подобранную утром. Помедлив, Джоан отправила ее в мусорное ведро и вернулась к Шерману, чтобы дождаться, пока он закончит говорить и спросить, что дальше.