За каким желтым ящером он на самом деле поперся в маркет в такую срань, Ковач вспомнить уже не мог.
В конце концов, когда тебя по голове бьют двумя килограммами чего угодно, это очень специфическим образом сказывается на психических процессах в целом и кратковременной памяти в частности. А как хорошо все начиналось...

"В период с 20:00 по 06:00 на территории Сторибрука…"
Радио, начавшее стремительно бубнить за только что захлопнутой дверью, всем своим частотным диапазоном давало понять: он снова забыл к чертям зеленым вырубить спросонья этот сраный бормототор, и теперь соседям был обеспечен концерт по прихоти левой пятки местного радиоведущего часов этак до... знать бы еще, до скольки.
Ковач смял листок бумаги, который все это время держал в руках. И распрямил. Снова смял. И снова распрямил. Процедура явно не помогла: на листке как были выведены ровным почерком Мэтти три волшебных слова, знаменующие всё его, Шепарда, отношение к собутыльнику, миру и вообще происходящему, так они никуда и не делись.
Ковач глубокомысленно подумал о том, какие изысканные формы может иногда принимать напоминание о грядущей вечерней попойке.
Ковач цыкнул зубом.
Затем аккуратно вернул листок туда, где он висел до этого, пришпандоренный зубочисткой к щели в двери, и направил стопы свои в ближайший маркет, в котором еще не совсем закончились запасы "Джека Дэниелса".
За спиной на помятом, явно вырванном из записной книжки клочке бумаги гордо чернело жизнерадостное: "Ковач, ты - хуй!".

"...на территории Сторибрука ожидается усиление северо-западного ветра, в порывах до..."
Концерт по заявкам, доносившийся на этот раз из колонки под козырьком маркета, в очередной раз был прерван штормовым. До скольки именно метров в секунду ожидались порывы, расслышать так и не удалось - дверь маркета с треском раскрылась, и на улицу высыпало несколько местных тел количеством двое. Тела Ковача, срезавшего путь через стоянку, не заметили, ввиду чего продолжали свой незамысловатый диалог, направляясь при этом куда-то в сторону центра.
Ковач как обычно на автомате фиксировал факты, тем же самым автоматом вычленяемые из обрывков разговора, не обращая на них внимания на сознательном уровне. Потому как сознательный уровень у него был напрочь занят двумя вещами: розами, блядскими розами в ноябре, смотреть на которые было больно, но не смотреть не получалось вообще, от слова "совсем"; и заслоняющим всё остальное квадратно-пузатым образом с манящей черно-белой этикеткой. Его вернейшим товарищем в борьбе за возможность развидеть все, что не укладывается в старательно зашпатлеванную картину мира, а также, в комплекте, за безыдейно слитую жизнь - на протяжении вот уже дохерадцати лет.
Наверное, именно поэтому Ковач и не отследил, как уже на самых подступах к заветной цели ему в голову прилетело со всей дури и умело запущенными двумя килограммами пакетированной муки.

"...настоятельно не рекомендуется покидать помещения."
Реальность вокруг клубилась, вспыхивая сериями странных, а местами - откровенно уебищных образов, и явно не собиралась вщелкиваться обратно, в родные пазы привычного здравого смысла и бинарной логики.
- Ме-е-едик! - крик захлебнулся, переходя в надрывный кашель и хрип. Над позицией расцвело красное солнце сигнальной ракеты, и джунгли впереди накрыло артударом. Треск работающих пулеметов выбивал рваный ритм, фонтанчики бурой пыли и куски тех, кто не успел нырнуть в окоп.
- Эй, мужик, ты там живой?
Ответить Ковач не мог. После обстрела в голову словно забили вату - шомполом, в уши, в рот, однозначно вместо мозгов.
- Не умирай, хорошо? - кто-то подпирает его готовую рухнуть тушку и тащит, тащит назад, из-под обстрела, из-под красных глаз, таращащихся с высоты, в спасительную темноту забытья.
Последнее, что Ковач замечает - это рыжую котту, схваченную широким поясом с почему-то кавалерийским мечом, каштановые вихры, торчащие из-под сбитого подшлемника, и огромные карие глазищи, немигающие, смотрящие в самую глубину - в ту часть тебя, о существовании которой ты не просто не помнил, а, кажется, даже и не догадывался.
- Мужик?

"...просят жителей при необходимости предоставить укрытие всем, оказавшимся далеко..."
Ковач разлепил глаза и выматерился. Про себя, т.к. во-первых, вместо грязного тента или хотя бы неба над головой он увидел чистенький белый потолок, а во-вторых - нормально открыть рот и что-либо внятное этим самым ртом сказать он с первой попытки не сумел.
Рядом раздалось легкое, на грани слышимости, движение. Ковач уронил голову набок и только тут заметил, что в комнате он не один. Попытался сфокусировать взгляд, поморщился, когда голову снова пронзило болью. Очертания сидящей у кровати девушки оказались очень знакомыми. Точно, это же их медсестра, из больницы. Имя у нее еще такое. Странное. Впрочем, с обратной стороны, что у них в городке вообще было не странного, если уж на то пошло?
- Мисс Дюбуа, - язык ворочался с трудом, но онемение в теле потихоньку отступало. Ковач поднял руку, помассировал затекшую шею. - Ох, проклятье... Простите. Что-то я сегодня не в форме.
Он попытался улыбнуться. Получилось, надо полагать, паскудно.
- П-полагаю, имею основания считать себя везунчиком. Очнуться в таком состоянии, а тут...
Ковач заткнулся на полуслове. Ну, не бывает такого. Не может такого быть, ну.
Из-под непослушной каштановой челки на него смотрели - настороженно, с до боли знакомым легким прищуром - не менее знакомые (откуда? откуда, мать вашу за ногу и на рею?) огромные карие глазищи.
- ...а тут - вы.

Отредактировано Vladislav Kovacs (2015-12-07 02:24:29)