У всякого есть свои привычки и слабости. Джеймс Экторсон, например, любил гулять по пятницам - это была привычка. Гулять по городскому кладбищу - это была слабость. На самом деле нет, но так он слабостью он объяснял это тем, кого странное место прогулки удивляло. На самом деле ему просто нравилось, как тут спокойно, нравилось, как тихо, нравилось, как год за годом стираются буквы, высеченные на надгробиях, еще раз напоминая о том, что смерть стирает все, чего ты успел достичь, смерть делает всех равными. Совсем как демократия - только, в отличие от демократии, смерть и правда работает. Он не то, чтобы применял смерть на себя - вовсе нет. Но часто примерял ее на других, угадывая, как много изменится - как много сможет измениться даже - когда в городе не станет того, или это, или, может, даже вон тех двух.
Сегодня, правда, изменения принеслись сами по себе. В пожухлой длинной траве, похожей на волосы утопленницы, запутался песок, на городских кустах сгустками крови - казалось, принюхаешься и услышишь душный маслянистый запах - алели тревожные розы, на углах ветер трепал развешанные объявления: кто-то искал потерявшуюся кошку. Буря вроде бы и прошла, но как будто бы просто затихла на время. Но Джеймс все равно упрямо отправился на прогулку на кладбище, хотя сегодня за кладбище сошел бы весь город целиком.
Все переменилось: он только не мог решить, что это за перемены - хорошие или плохие. Ему бы хотелось, чтобы плохие, так было бы намного веселее.
Все переменилось: город опустел, а вот на кладбище заявились и другие посетители. Или это - или кто-то из мертвых выбрался прогуляться, на пару дней опоздав на Хэллоуин. Двери склепа, приветливо открытые, тянули к себе. Джеймс не стал просить дважды. Он ждал, что от дверей будет тянуть сырым тихим холодом, но ощутил скорее что-то, похожее на сквозняк. Очень странно.
Оглянувшись зачем-то, хотя он и так знал, что поблизости никого нет, он переступил порог.

Кого-кого, а госпожу мэра в такое время и в таком месте он никак не ожидал увидеть. Что это - сентиментальность, внезапная тяга к мыслям о смерти, помутнение после странной бури? Непонятно, но чертовски интересно.
- Я могу задать вам тот же вопрос, - вполне резонно ответил Джеймс Экторсон и отступил в сторону, открывая Регине дорогу. Преграждать путь кому-то, кто спешит из склепа обратно в веселый мир живых было как-то не по-джентльменски. - Нет, правда: я не думал, что в городе появится еще один любитель погулять по кладбищу. Это дело одинокое, так что, если вы всерьез решили заняться этим, надо что-то делать. Можем просто поделить дни. Можем завести еще одно кладбище - правда, тут придется надеяться на сознательность горожан: кладбище без могил - совсем не то, что надо для атмосферы.
В его словах звучала улыбка, она же виделась в морщинках у губ, но глаза Джеймса оставались серьезными и в то время, как вслух он предлагал делиться, в голове он пытался понять, как так вышло, что кто-то - а тем более Регина Миллс - вообще решила зайти на его территорию. И даже больше - его это территория или он просто ошибочно считал ее своей. Решить он пока не мог - того, что он видел, было слишком мало.
Видел он Регину - и только. Она выглядела так, будто ей было все равно, работать ли в мэрии, идти ли по городу, считая, что он принадлежит ей, или же бродить по склепам. Почти как обычно. И все же - только почти. Прежде шарфы на ее шее нельзя было спутать с кроваво прорезанной ложной улыбкой. Прежде на запястьях не было бинтов. Прежде перед тем, как пошутить, она не кусала губы так растерянно. Что-то случилось, и Джеймс не был уверен, что дело только в буре.
Он посерьезнел:
- После нападения мы еще не встречались. Это, - он кивнул на руки, - у вас осталось с той ночи? Так жаль, что тот бедняга умер и лишил меня возможности отправить его в тюрьму. Очень неудачно вышло.

Отредактировано James Ectorson (2016-01-27 00:15:06)

- Вот даже как, - Джеймс посмотрел на внутреннее убранство склепа с чуть большим интересом, чем прежде. Он никогда бы не подумал, что за тем кто-то ухаживает или бывает тут - слишком заброшенным все выглядело. Видно, Регина или нечасто захаживала проверить мертвых родственников, и интересно тогда, почему именно теперь она решила этим заняться, или же просто питала слабость к пыльным и старым помещениям со спертым воздухом, что совершенно на нее не походило.
- Очень неплохо, - вежливо отметил он. - А мне вот не повезло - родственники умирали как-то так бездарно, что даже о семейном склепе времени не нашли подумать. И что за люди.
Впрочем, эту тему он развивать не собирался. Обычно Джеймс не думал о своих родственниках, его это вполне устраивало, и начинать он не собирался, так как подозревал, что если начнет, то может накопать много чего не самом приятного - о себе в том числе. На данный момент в Сторибруке он был единственным Экторсоном, и ему это нравилось. А уж ему пока что склеп был незачем.
Он скользнул взглядом по бинтам на руках еще раз. Да, там вполне могли быть ожоги, и госпоже мэру незачем было ему врать, и все же, все же. Бинты от травмы во время готовки не шли ей так же, как и этот пыльный склеп. Просто выбивались из характера, хотя и по-разному. Но вряд ли Регине хотелось, чтобы посторонние это замечали. А Джеймс вполне мог бы сделать выводы и без ее помощи, сам. За годы в суде он научился складывать мотивы с улицами и понимать, что к чему.
- Первый раз всегда странно, - авторитетно заявил он, все еще не покидая склеп, будто слишком увлекся разговором. - Но вы привыкнете, поймете, что к чему. В следующий раз уже будете знать наверняка, как себя вести и чего от вас ждут в таких случаях. Опыт - все приходит с опытом.

Джеймс сомневался, что она и правда послушает. Но не это занимало его сейчас, а то, что хотя они тут и шутили мимоходом о смерти и склепах, но все же одно дело - шутить о смерти вообще, и совсем другое - подспудно предлагать мэру в следующий раз умереть. А он ведь не был злым человеком, а ей ведь было совершенно незачем и, главное, не за что умирать. Тогда в чем дело? И, главное, почему тогда у него такое чувство, будто бы он и не шутит?
Знал бы он, что расставшись с Региной Миллс подсознательно станет желать ей умереть - не заводил бы интрижку с самого начала. Но разве с этим и угадаешь? Так что Джеймсу Экторсону только и оставалось, что твердо решить со скользкой темы свернуть, пока он не обнаружит в себе еще пару-тройку общественно порицаемых и не вполне моральных новых черт.
Вот только Регина же не то, что не собиралась помогать ему в этом достойном решении, а напротив - только раззадоривала. Так что он едва удержал на языке ответ о том, что если речь идет все еще об ее убийстве он согласился бы на любую цену. Вместо этого Джеймсу удалось остаться в профессиональных рамках:
- Смотря, что за обстоятельства. Хотя смертной казни у нас, конечно нет. Так что в определенном смысле можно рассматривать шерифа Рафферти как орудие небесного возмездия, а его пулю - как неизбежную справедливость. А можно и не рассматривать. Тут все зависит от настроения.
Она уверенно, уже не незаметно, а совершенно не таясь теснила его к выходу. И дались ей эти мертвые родственники и их покой. Но тянуть и дальше было бы просто невежливо, и потому Джеймс и правда попятился к выходу - только для того, чтобы остановиться через миг.
- Да у вас тут сквозняк, - заметил он. - Нехорошо так с семьей, пусть даже мертвой, представьте только, как им наверняка дует. Наверное, щели где... А, нет, стойте, - оценив крепость камня, передумал Джеймс, - щелей тут нет. Ну-ка, признавайтесь, у вас тут что, где-то спрятан люк, ведущий в Ад? И, судя по тому, что тянет не пламенем, а холодом, ад у нас, к тому же, зороастрийский.

У Джеймса Экторсона было заготовлено по некрологу на всех влиятельных людей в городе, включая самого себя. Так что он ни за что не пропустил бы похороны Регины Миллс, и даже говорил бы, стоя перед раскрытым гробом, где она бы лежала, прекрасная и спокойная, какой бывала только во сне или когда считала, что ее не видят.
Он говорил бы, но как судья, о ней - но как о мэре. А то, что он помнил и знал о ней как о женщине, Джеймс вечно сберег бы в памяти, ни с кем ей не делясь, сберег бы для себя одного.
Он и теперь помнил, и потому молчал, наслаждаясь теми воспоминаниями, что приносили прикосновения Регины. Вот они танцуют, и она не сразу, не с первого танца уступает, доверяя ему вести; вот они лежат так близко, что он слышит ее сердце - и оно всегда бьется ровно, какой бы взволнованной она не выглядела; вот она ранним утром одевается, без спешки и суетливости, и движения у нее величественные, плавные - почти королевские. Она определенно не была женщиной, с которой хотелось провести рядом значительный период жизни, но о том коротком времени, что они были вместе, Джеймс не жалел.
- Странно, что моего сердца за вашим люком нет, - сказал он, когда Регина отстранилась, прервав его короткое мысленное путешествие в прошлое.
В последний раз он посмотрел на убранство склепа, запоминая, откуда тянуло холодом. Может, любоваться там и правда было не на что, но проверить все равно стоило. Регина Миллс никогда не напоминала об их романе, если не могла использовать это себе на пользу или слегка поманипулировать Джеймсом. И значит что-то важное здесь все же было. Но делиться этим с Региной он не спешил, вместо этого накрыл ее ладони, лежавшие на плечах, своими и наконец-то повернулся к выходу.
- Все мы немного не в себе после бури. Пойдем, я провожу тебя до ворот.