[AVA]https://forumstatic.ru/files/0015/41/36/72401.png[/AVA]
Имена у них были хорошие, яркие. Шляпы — еще лучше: у одного на голове сидела хвастливая серая в мелкую елочку федора, лысеющая макушка другого укрылась под горчичным котелком. Мистер Сакс и мистер Гейзенберг шли по улицам Сторибрука, и казалось, что они — два случайно забредших в город туриста, которые наслаждаются несвоевременным ароматом роз, скрипом песка под подошвами, наслаждаются днем, жизнью, миром. Они и правда наслаждались: и миром, куда выбирались много реже, чем хотели бы, и взглядами, которыми их провожали редкие встречные, и объявлениями, говорившими о том, что работа уже кипит, и, особенно сильно, тем, что им выпало заниматься интересной работой, а не клеить объявления в пустой надежде, что кто-то позвонит насчет кошечки Реджи.
Нет, кошечку Реджи придется искать. Она гадкая, но ее любят. Она ломает лучи, но тем и ценна. Ей давно пора домой, даже если сама она еще об этом не знает, даже если она сама и не захочет. Даже если кошечку Реджи придется тащить домой за шкирку. По правде, они очень надеялись, что так и выйдет. Эсперов такой силы им не встречалось уже давно, а пугать их всегда было приятно.
Мистер Сакс и мистер Гейзенберг не спешили и не расстраивались, что сразу найти Реджи не удалось. Она была или очень везучая, или уже знала, что ей нужно прятаться. Мэрия оказалась сплошным разочарованием: кошечки там не было, дверь уже кто-то выбил за них, раньше. Но дома у Реджи им повезло чуть больше. Эту кошечку, правда, звали не Реджи, а Минни, но помочь она могла. Или хотя бы развлечь. Именно тогда мистер Сакс и предложил устроить небольшую передышку.
Теперь, два часа спустя, мистер Сакс стучал ногтем по пустому еще стакану, не в силах решить, хочется ему налить себе виски уже сейчас, или еще немного поскорбеть по федоре, на которой теперь сидели несколько мелких кровавых пятнышек, которые издалека можно было принять за ржавчину. В конце концов он пошел на компромисс сам с собой и, перекрывая голосом веселое бульканье виски, сказал:
— Жаль все же шляпу.
— Это мелочи, — прогудел мистер Гейзенберг, устроившийся в кресле с видом человека, утомленного тяжелым, но праведным трудом. — И говорить о них не стоит. Кошечка Минни вот не жалуется.
— Э, мой друг. Кошечка Минни теперь и не говорит — куда уж ей жаловаться, — парировал мистер Сакс.
С жалобами, тем не менее, он и правда завязал и, временно отставив и бутылку, и стакан на стол, подхватил федору и вновь надел ее на голову, тут же став чуть более похожим на человека.
Бар у их кошечки был отменный, изучать и изучать. Мистер Сакс, который не упускал во время вылазок в мир выучить о нем побольше, чтобы потом использовать в работе, этим и был поглощен. Мистера Гейзенберга, к самосовершенствованию — если только речь не шла о том, чтобы научиться какому-нибудь новому удару — равнодушного, он тоже пытался вовлечь.
— Пока виски хранится в бочках, — говорил он, — каждый год испаряется небольшое его количество. Поэтому сколько сил не вкладывай и виски не вливай, на выходе всегда получится чуть меньше. Эту испарившуюся часть называют долей ангелов. Очень поэтично — и очень щедро. Люди готовы делиться с теми, кого они считают ангелами. Люди вообще многое позволяют ангелам. Например, прежде они считали, что их деве Марии посадила сына в живот благая весть, принесенная все тем же ангелом. Вероятно, она единственная женщина, которая зачала ребенка через ухо.
— Ухо мы не пробовали, — впервые проявил интерес к словам спутника мистер Гейзенберг.
Мистер Сакс посмотрел на него чуть растроганно.
— Меня всегда подкупал Ваш энтузиазм, — отметил он. — Еще попробуем.
Они расположились в гостиной, чтобы не уходить далеко от кабинета, в котором работали прежде. Они всегда были очень аккуратны, и теперь мистер Сакс нахмурился, когда его чуткие уши уловили сначала тихий шум, а потом и сдавленный стон. Ручка двери пошевелилась, но не прокрутилась до конца — для этого нужны были хоть какие-то силы. Мистер Гейзенберг тоже заметил это, лицо его посуровело — многие завидовали тому, что именно ему, не обращающему много внимания на любые аспекты работы, кроме физического, так хорошо удаются эмоции на маске.
— Нет-нет, сидите, — сказал мистер Сакс, — я сам все сделаю.
Он подхватил и бутылку, и стакан, хотя последний вручил по дороге мистеру Гейзенбергу. Он проверил, чтобы бутылка была хорошо закручена и, перехватив ее поудобнее за горлышко, легко провернул ручку и скрылся за дверью. Три глухих, едва слышных в соседней комнате удара и четыре женских всхлипа спустя мистер Сакс вернулся, и хотя на донышке бутылки, которую он нес, осталась кровь и клок волос, на шляпе в этот раз новых пятен не было.
— Чистенькая, — похвастался он, наклонив голову, так, чтобы было лучше видно федору.
Мистер Гейзенберг отсалютовал ему стаканом и отпил виски, с наслаждением вытянув ноги.
— Ах, эти Ваши жесты, — восхитился мистер Сакс. — Другим давно пора перенимать Ваш опыт. А вот Вам — только не подумайте, что я критикую — давно пора обратить внимание на изменившуюся моду. Больно говорить Вам об этом, но Вы застряли где-то на рубеже прошлого века. Теперь так никто не ходит, мода не та. А ведь нельзя выделяться — ну, в плохом смысле слова; адаптация важна для нас. Она...
Мистер Гейзенберг подобрался и нахмурился.
— Она чувствует, — сказал он. — И без адаптации чувствует.
— Вероятно, так и есть. Но нам-то это нипочем. У нас ведь с Вами, мистер Гейзенберг, есть запал. У нас, в конце концов, есть Вы! Ваши способности, Ваша техника — о, Ваша техника… Ее всхлипы и мольбы на втором часу — исключительно Ваша заслуга.
— Но она не стала говорить.
— Да, — снова согласился мистер Сакс, и лицо его было печальным, а рука сама собой потянулась к крышке на бутылке, словно только добрый глоток виски мог бы утешить его. — Но она заговорит, вот увидите. Если мы не перестараемся, конечно. Но даже если и нет — город маленький, город огражденный. Мы обязательно найдем ее, иначе и быть не может. Этот город прекрасен тем, что отступать отсюда просто некуда. Идеальное место для нас. Самая простая охота за все время. Ну, не считая того раза, когда на объявление откликнулась добрая соседка, которая хотела купить сыну велосипед. Хорошая женщина, побольше бы таких в этом жестоком мире.
Мистер Сакс замолчал и перевел дух. Часы в углу пробили, но считать удары никто не стал. Они и без того знали, что скоро пора опять двигаться в путь. Кто знает, может, даже не найди они кошечки Реджи, им встретится за поворотом кто-то более разговорчивый, чем кошечка Минни? Мистер Гейзенберг поболтал виски, оставшееся на донышке, и отставил стакан в сторону, решив, видно, тоже отдать дань ангелам, вздумайся им вдруг заглянуть в это забытое всеми место.
— И что с адаптацией? — спросил он, положив руки на колени, как послушный ученик.
— С одеждой успеется. Пока же просто добавьте немного лоска. Это просто, можем потренироваться немедленно. Вот, например, поцелуйте ее поломанные пальчики, когда мы снова зайдем в комнату. Спросите, не холодно ли ей, прежде, чем опять раздеть — она там успела натянуть на себя одежду, такая упорная. Или даже знаете — дайте ей надежду. Ничто так не радует людей, как надежда. И ничто, кстати, не ломает так, как осознание того, что надежды никакой нет — и все это поняли уже давно, просто врали.
Мистер Гейзенберг вздохнул:
— Не знаю, это все же не мое.
Он встал, оправил одежду. Выпрямился и облокотившийся о стену мистер Сакс. Бутылку из рук он не выпускал. Она оказалась удобным, эффективным средством, и он хотел опробовать ее еще несколькими способами.
— Что же, тогда оставайтесь собой. Главное — быть собой, но выглядеть при этом человеком. Но знаете, что? — спросил он и открыл дверь. Внутрь мистер Сакс не заглядывал, но предполагал, что кошечка Минни опять сумела отползти на пару метров, будто эти пару метров что-то вообще решали. Он махнул рукой, пропуская мистера Гейзенберга перед собой. — Я никому не скажу, если Вы вдруг слишком увлечетесь и станете чуть больше собой, чем можно в этом мире. И кошечка Минни тоже никому не скажет. Ведь кто мы такие, чтобы мешать настоящему художнику?