Часы на башне показывали восемь пятнадцать, и для Сторибрука вечность выглядела именно так.
Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, Регина оказалась права: смерть — это слишком простое наказание. Она вновь оказалась умнее, сильнее всех; переиграла и магию Румпельштильцхена, и само мироздание, и теперь Белоснежка была обречена столетиями воспитывать чужих детей.
Может быть, её новорожденная дочь умрёт сразу — это будет даже везением.
Может быть, она всё же выживет. Вырастет сиротой, тоскующей по матери, и всю жизнь будет пытаться найти свои корни. Не найдёт. Смирится, заведёт свою семью, вырастит сначала детей, а потом внуков, и до самой смерти будет таить обиду на бросившую её когда-то мать.
Хорошо получилось: теперь они с Белоснежкой впервые стали на равных; теперь они обе были лишены всего. Ни родителей, ни мужа, ни детей — только ей суждено страдать от этого вечно. Месть свершилась, и Регина впервые за долгие годы поняла, что такое покой.
Бежать было некуда, да и незачем. Всё кончилось. Кончилась война, кончились страдания — в новом мире всему этому не осталось места, и эйфорию не испортит ничто. Сколько бы людей ни пропало, Регина по-прежнему сможет наслаждаться чужой болью.
Интересно, насколько изменило волка проклятие?
— Насколько немного, мистер Фрост? — поправив положение тяжёлого перстня на безымянном пальце, Регина сделала шаг вперёд. Когда-то ей удалось нацепить на него ошейник, должно было получиться и сейчас. — Столько же, сколько Вам понадобилось, чтобы ввязаться в драку?
Он остался всё тем же. Если бы он сохранил память, она позволила бы ему стать с собой рядом по доброй воле, но...
— В таком случае Вы не опоздаете.

Надо же: волк так восхитительно скалил зубы, что Регина, не привыкшая ещё к непослушанию, даже чуть приподняла брови в выражении немого удивления — она не собиралась так бездарно растрачивать его потенциал. В новом мире ей больше не потребуется никого убивать, кроме, разве что, Румпельштильцхена — даже без магии, даже без памяти он был угрозой.
— К чему мне это? — Регина, не снимавшая с лица маску разочарованного беспокойства, безмятежно пожала плечами. — У меня нет врагов.
Что это было, готовность защитить свою Королеву или необходимость выплатить долг? Что бы это ни было, ему придётся подождать.
— Благодарю, — коротко кивнула Регина, с напускной задумчивостью обводя обод чашки безымянным пальцем.
Подумать только, здесь Кейден знал значение слова "гостеприимство". Должно быть, ему было тяжело без свежего мяса — в нём должна была остаться тоска по прошлой жизни. Регина надеялась на это, надеялась больше, чем осознавала сама, слишком уж хорошей кандидатурой на роль маньяка был бывший волк.
Может, и стоило рассказать ему о проклятии. Тогда бы она знала наверняка, сколько в нём осталось от кровожадного зверя, а сколько — от человека.
— Исчезновения расследует полиция, мистер Фрост, — непривычно было звать его не по имени и смотреть на него снизу вверх. — Это всё же её работа. Я же хочу знать, почему Вы позволили себе так подвести меня. Чем Вы думали, когда ввязывались в это?
Но был и другой способ.

Свой настоящий долг, не вдолбленный ему в память проклятием, Кейден выплатил давно. Может, даже сделал чуть больше, чем был обязан — Регина не требовала от него защиты. И всё же, он защищал её. Почти берёг, и об этом сложно было забыть. Впрочем, Миллс и не собиралась.
— Значит, вышло...
Значит, не в состоянии он был контролировать свою ярость. Когда-то это было очень удобно, сейчас же снимало с него подозрения. Регина помнила его, не умеющего вовремя остановиться в чужих смертях, и боялась, что в новом мире он научиться быть скрытным.
С короткой усмешкой Миллс выразительно кивнула на едва не треснувшую чашку:
— В этот раз Вы выбрали не самое удачное время, чтобы выплеснуть свою злость. 
Не отводя внимательного, испытующего взгляда от широкого лица, Регина перебирала услужливо подсунутые проклятием воспоминания — ничего, что она не могла бы сделать и в Зачарованном лесу, только никакой боли, никакой смерти. Пять лет назад — очередная интрига, вытащившая волка из-за решётки.
— Я поручилась за Вас. Ваше поведение бросает тень и на меня, — и, выдохнув, точно она закончила выговаривать, ведьма подалась чуть вперёд. — Что Вас так гнетёт, Кейден?

Хорошо. Очень хорошо. Даже великолепно. Ведьма с неподдельным сочувствием кивнула и передумала брать волка за руку — вместо этого, нервно закусив губу, опустила голову ниже.
— Что-то идёт не так, — тихо призналась Регина, не отводя взгляда от скрещённых на столе рук, — и я чувствую это.
Было так легко представить его утрату. Слова, проталкиваемые с нарочитой неуверенностью, ложились в гладкий узор — панно, которое уже не рассыпется.
Бедный, глупый пёс.
— Мне кажется, я что-то потеряла, Кейден, — воспоминания словно калейдоскоп, только стёклышки красные да чёрные, — что-то, без чего я не могу.
Так просто было поставить себя на чужое место. Регина пересыпала слова точно песок, и чертовски гордилась собой. Она имела на это право. Она заслужила это.
— Мне снился сон, — почти что шёпотом, на пробу, — буквально вчера. Такой странный, непонятный: словно вокруг замок, а ты лежишь на полу. Это я сделала тебе больно, и ты ещё дышишь так тяжело, словно едва не умер.
На "ты" она перешла легко, непринуждённо; в конце-то концов не было ничего более личного, чем признать свою болезнь. В тот вечер ей удалось приручить волка, заставить подчиняться себе, сегодня же она обойдётся без магии.
— Было так страшно. У тебя губы в крови, а ты... Целуешь перстень. Вот этот.
Сегодня она справится своими силами. Волк, которого она почти боялась, остался в Зачарованном лесу.
— Это было больше похоже на воспоминание, чем на сон, Кейден. Я пришла спросить, помнишь ли ты.

Когда-то волк вынес Королеву из ада, который она сама и сотворила. Регина не хотела напоминать ему об этом — и не хотела вспоминать сама. Было проще сберечь другие воспоминания, в которых она не была ни слабой, ни беспомощной, те, что лишь подтверждали её силу и величие. На миг Миллс, так и не поднявшая головы, даже засомневалась — а не могла ли она на самом деле разбередить память о прошлой жизни? — так звучал его голос, но решительно отвергла эту мысль.
Вряд ли он вспомнит. Он будет терзать себя бесконечно долго, но вспомнить не сумеет. Он будет тосковать по волчьей жизни, но никогда уже её не вернёт. Это же Сторибрук, в котором никогда ничего не случается. Подавшись вперёд, Регина всмотрелась в лишённые жёлтого блеска глаза:
— Кейден, — её голос звучал проникновенно, почти что испуганно, — меня напугало не то, что я делала тебе больно. Дело в том, что мне это нравилось.
В ту ночь он скулил у ног Королевы, вымаливал собственную жизнь, как она того и требовала — он стал её ручным псом. Даже вспоминать об этом было сладко.
— Нравилось, понимаешь? Не в девчонке дело, не в полнолунии. Я боюсь однажды обнаружить в себе что-то тёмное.
Сердце Королевы было чёрным как ночь. Как триггер, за который она так дорого заплатила. Когда-то они оба об этом знали.
— Я не знаю, зачем я говорю об этом с тобой, просто... Эти сны не кажутся мне просто снами. Мы были связаны в прошлой жизни, Кейден, как бы нелепо это сейчас ни звучало. Может, поэтому я тогда вытащила тебя.

Разочарована Регина не была, но для себя отметила: перегнула палку. Опять заигралась, слишком уж увлеклась новой ролью. Слишком много мистики для прагматичного судмедэксперта, слишком мало обещаний свободы для кровожадного волка. В будущем выберет другую тактику.
Только вряд ли она понадобится — Кейден снова был обязан своей Королеве.
— Не только поэтому, — едва заметно пожала плечами Регина, без улыбки заглядывая в холодные серые глаза. Когда-то в них горела жажда крови, та самая, что когда-то позволила ему стать подле Её Величества. — Как судмедэксперт Сторибруку ты совершенно не нужен. Хочешь ты того или нет, связаны мы были.
Только в этот раз ему не удастся выплатить свой долг — в этом мире у неё не осталось врагов.
Отставив от себя нетронутую чашку, Регина следом за хозяином поднялась на ноги. Покачала головой, не то неодобрительно, не то с сожалением, и тяжело вздохнула:
— Спасибо за кофе, Кейден.