Вечер в "Кроличьей Норе" шел своим чередом, и черед этот, по счастью, был мирным - Сторибрук просто, незамысловато и со всей серьезностью надирался в меру способностей. Никаких драк, никаких предвещающих их разговоров на повышенных тонах, повышенный расход "Гиннеса" и виски с содовой, без содовой, вместо содовой, ну и на закуску еще один стаканчик, ради разнообразия, бренди. Вкусы города в это время суток изысканностью не блистали.
Дамский контингент почти истаял, что дало благословенную возможность перестать разбавлять Цеппелинов и Би Джис Аббой.
Дышалось более-менее спокойно, а так как в помещении до сих пор не нарисовались ни Мэтти, ни Кейден - у Элли были все основания уверовать в то, что и до конца смены эксцессов не возникнет. Что было очень уместно: если не врали часы, то скоро должна была закончиться смена офицера Рафферти, что неоднозначно намекало на возможность его послерабочего визита. Чувства это вызывало, как обычно, смешанные, но все-таки радость преобладала.

Хлопнула входная дверь, обдав сквозняком, и еще целых двадцать секунд, которые Алистер шел через рефлекторно притихший зал, Элли была совершенно спокойна, наливая стандартный двойной виски со льдом. А вот когда офицер Рафферти сел за стойку напротив нее - тут-то все спокойствие как рукой сняло.
Элеонор Ригби была не Б-г весть какой знаток душ человеческих, но в мужчине, с которым спала все-таки худо-бедно что-то понимала. Пугающе мало, на самом-то деле, и это неоднократно заводило ее в тупик полной невозможностью хоть в общих чертах предсказать что он сделает или скажет в следующий момент, но сейчас расклад был уж слишком явен.
Если судить по напряженной спине и линии плеч - Алистер был пугающе недалек от того, чтобы исправить вызванное отсутствием Фроста и Шеппарда алкогольное перемирие.
Если при том брать в расчет откровенно вымотанное выражение лица и потухший взгляд - то смена в тихом, затхлом Сторибруке, очевидно, выдалась далеко не такой спокойной, как обычно.
А если присовокупить к этому тот факт, что офицер Рафферти не смотрел ни по сторонам, ни на стакан, а только на нее - похоже, дело было совсем плохо. Оставалось только выяснить, чье конкретно дело.
Элли зябко повела плечами - дверь закрылась, но сквозняк никуда деваться и не думал, как обычно, и осторожно пододвинула мужчине стакан.
- Двойной, со льдом... Или что-то еще? - она оперлась локтями о стойку и не то обеспокоенно, не то настороженно посмотрела в глаза. Н-да, похоже действительно что-то случилось. Таким она Рафферти не видела... пожалуй, никогда.
- Что произошло?
Оставляющее какой-то шанс на оптимистичный ответ "Что-то произошло?" тут явно не годилось.

В какой-то момент Элли не на шутку перепугалась: ей показалось, что Алистер следует недавней и недоброй традиции завсегдатаев бара и проваливается. И, помимо того что ее такие вот провалы и сами по себе пугали до чертиков, где-то на самой грани осознания мысли пульсировало предчувствие, что если эта зараза доберется и до него - все будет плохо. Нет, не просто плохо, и даже не очень плохо - все будет куда хуже, чем вообще можно себе вообразить.
А офицер Рафферти и без этого порой вызывал у нее внезапные и безотчетные приступы страха, вводившие Элеонор в полный ступор. У нее не было ни единой причины его бояться - по крайней мере, пока она была хорошей девочкой, но что бывает с девочками, которые ведут себя плохо она не проверяла и проверять совершенно не планировала.
В конечном счете Элли списывала все на свое глубочайшее отвращение к оружию и, когда совсем уже невесело становилось - на форму. Хотя, опять же, при чем тут форма?.. Элли Ригби - не опасный беглый рецидивист, да, была парочка приводов по малолетке, но тут ведь как - юность беспечальная, алкоголь неумеренный и очень много рок-н-ролла, без дебошей не обойтись.
Заканчивалось-то все мирно. Вспомнить бы только чем и работал ли Алистер тогда уже в управлении или еще нет.

Впрочем, Элли быстро выдохнула: нет, проваливаются не так, и он все еще здесь. После провалов обычно отвечали на вопросы и несли поразительную жуткую ахинею. Алистер же от старых полицейских традиций, как обычно, не отступал. Из него всегда было невыносимо трудно выжать хоть что-то, и чаще всего Элеонор, как и сейчас, претерпевала сокрушительное фиаско. В игнорировании вопросов, касающихся его самого Алистеру Рафферти не было равных - о его молчание можно было биться, как головой о стенку.
- Конечно же, - кивнула Элли, наполняя бокал, но глядя по прежнему на помощника шерифа; по счастью, за столько лет работы автоматизм действий доведен был до абсолюта. - День как день, ничего особенного, к счастью. Стулья все целы, кии только для бильярда используют, тишь да гладь. - она пожала плечами.
Ну какой может быть день у бармена маленького городка в тишайшем штате? Жизнь в Сторибруке тем и славна, что идет по накатанной и не нашлось еще такого умельца, чтобы спихнуть ее с рельсов.
- А, ну и, конечно же, у меня опять полетел радиатор, - и Элли улыбнулась. - Завтра до работы надеюсь его все-таки победить.
Вечная неравная схватка разводного ключа и отопительной системы - мисс Ригби нечасто выходила из нее победителем, но иногда все-таки получалось. Алистера, кстати, батареи в ее квартире, очевидно, тоже опасались - в его присутствии они чудили значительно реже и это уже было похоже на тенденцию.
Элли проводила взглядом рваное кружево сигаретного дыма и, вздохнув, попробовала все-таки сыграть еще один кон в игру, из которой победителем выходила еще реже, чем из починки батарей; дело почти гарантированно пахло провалом, но мужчина напротив выглядел слишком непохожим на себя, чтобы можно было привычно кивнуть, подразумевая "Конечно же, милый, я не лезу в твои дела".
Да, конечно, пара из них получилась настолько странная, что и парой-то не всякий рисковал это называть, но для себя-то Элли точно все знала, а сейчас на мужчине, с которым она, вопреки всем чудесным (и обоснованным, чего уж) слухам о ее былых "подвигах", делила все-таки не только постель, было большими неоновыми буквами написано "у меня что-то серьезно пошло не так".
В динамиках уместно, и от того еще более жутко грянули Саймон и Гарфинкл и это оказалось уже слишком. Элли не собиралась подпевать всеобщей песне молчаливого согласия со всем. Не сейчас.
- Алистер, - она нечасто звала его по имени в присутствии посторонних, потому что автоматически всегда хотелось произнести "офицер Рафферти", а это было бы уже слишком, и осторожно взяла за руку. - Я все понимаю, ты не носишь работу с собой, но, кажется, она сейчас сюда без твоего ведома пришла. Пожалуйста, скажи мне, что у тебя произошло.

Это было важно. Не из каких-то там идиотских и сопливых соображений "мы же должны быть честными и открытыми друг с другом!". Фигня. Никто никому ничего не должен, и если ты с кем-то рядом, то это складывается не из страстно любимой слезливыми мелодрамами откровенности, и не из не менее любимого ими доверия. Нет. Если ты с кем-то рядом, то этому вообще нет никаких объяснений, так что смирись, жри, что дают и, Б-га ради, не лезь ни в ком ничего менять. Любовь, знаете ли, такая гнусная штука - ты просто берешь и принимаешь все как есть. Даже если тебе это не нравится. А если не принимаешь - значит, ошибся дверью и тебе явно не сюда.
Но Элли надо было знать, что происходит - потому что ты в любом случае несешь ответственность за того, кто рядом, и даже если почти гарантированно ничего не сможешь сделать - все равно обязан попытаться.

"Сказать что-то очень важное" - это такие особенные слова, после которых, как Элли Ригби почти стопроцентно была уверена, все летит к чертям. Последняя неделя в Сторибруке занималась в основном тем, что старательно выбивала из жителей города последние остатки оптимизма.
- Алистер, что... - но офицер Рафферти все еще однозначно отдавал предпочтение запрещенным приемам.
Такие ходы из нее способность задавать вопросы изымали лучше всего прочего - в положении "между Алистером и стенкой" у Элли и соображать-то толком не получалось, и от всего, что есть оставались ровно два инстинкта, первый из которых обволакивал тело теплом, постепенно переходящим в жар. Со вторым было хуже - второй остро ощущал лопатками деревянную поверхность двери и бил по нервам надсадным "Беги, немедленно!". Его Элли ненавидела, но, по счастью, знала, как с ним бороться.
Чуть подавшись вперед, окончательно сводя на нет и без того малое расстояние между ними, она коснулась губами шеи - выше не дотягивалась, уперлась руками в грудь, помедлила пару секунд и повела ладони выше, привычным жестом освобождая Алистера от куртки. Вот она-то сейчас точно была лишней.
Пальцы попытались расправиться с пуговицами рубашки, но попытка оказалась не слишком успешной: вся четкость и выверенность движений профессионального бармена остались за дверью, в зале, и Элли только досадливо выдохнула мужчине куда-то в район плеча. Это была тоже давняя, хорошо знакомая проблема - как только Алистер оказывался ближе определенного расстояния, из мисс Ригби улетучивалось все: способность думать, остатки самоконтроля и умение делать хоть что-то осознанно. Она просто застывала в неожиданно покинутом сквозняками воздухе, как застывает в янтаре насекомое.
Ладонь скользнула под рубашку - если верить пальцам, то мышцы офицера Рафферти были словно сведены судорогой, и Элли прижалась к мужчине еще теснее, чувствуя, как в ответ на исходящий от него жар вспыхивает уже и ее кожа.

Во всем чертовом Сторибруке полновластно царил вымерзший ноябрь, и вечные сквозняки, и неисправная проводка, но рядом с Алистером ей всегда было тепло, а значит он теперь мог отвечать на вопросы, не отвечать на вопросы, делать вообще все, что угодно - дверь подсобки была заперта надежно, а эти стены и не такое видали.
А комментариев и пересудов можно было не опасаться: если город еще рисковал как-то обсуждать личную жизнь шерифа Грэма, то по отношению к офицеру Рафферти у всех быстро срабатывал классический океанский самостоп - Сторибрук готовился войти в тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год.

"В зал, - остраненно подумала Элли, - мне еще предстоит возвращаться в зал, и, надо думать, выглядеть я буду чрез-вы-чай-но красочно". На это мысли окончательно запутались и неоднозначно намекнули, что им в голове мисс Ригби делать совершенно нечего.
Она ничего не могла сделать, когда Алистер был рядом. Не могла думать, не могла сопротивляться, не могла говорить; все, что оставалось - только покорно льнуть ближе, касаясь легко и почти невесомо и не кричать. Ни в коем случае не кричать. Подсознательное, неизвестно откуда настигающее всякий раз знание: как только начинаешь кричать, все становится значительно хуже.
Сознание раздваивалось, как сменяли друг друга в понимании Алистером близости боль и нежность.
Элеонор знала, совершенно точно знала, что любит этого человека.
И не менее четко знала, что боится его почти до истерики - особенно в такие моменты, когда переставала понимать, кто находится рядом с ней. Он дарил ей наслаждение - и оставлял следы. Он пытался быть нежным - но не умел.
Зато умел в считанные секунды оставить ее без одежды, возможностей к отступлению и с одним-единственным желанием: быть рядом с ним в любом из доступных смыслов и любой ценой.
Негромко (никто не должен слышать) застонав, Элли вздрогнула, коснулась губами губ - Алистер нечасто целовал ее и в этом плане ей приходилось обычно делать все самой. Поцелуй привычно горчил: виски и табак, такая же неотъемлимая часть, как запах кожи все того же табака. Элеонор знала каждую ноту этого запаха так же безоговорочно, как не знала ничего об офицере Рафферти. И не хотела знать. Ей было достаточно просто того, что он был, и был - с ней.
Цузаммен... От этого слова сквозило неотвратимостью и отчего-то - местью. Именно с этим словом в голове она несколько лет назад пошла к татуировщику.
С пряжкой ремня вышло не в пример лучше и быстрей, чем с пуговицами, с молнией все было и вовсе нетрудно. Прочертив пальцами затейливый узор от шеи до живота, Элли перевела руку ниже, чуть сжала пальцы и наконец посмотрела в глаза.
И это заставило ее вздрогнуть еще раз - и куда сильнее, чем от укусов и следующих за ними поцелуев.
Глаза Алистера были холоднее льда. Такое она тоже видела. Когда-то давно, настолько давно, что даже не здесь.
И медленно до сознания дошло все, что Алистер ей сказал. И собственное понимание - это должно было случиться, рано или поздно. Иначе в принципе не могло быть.
"Беги, - в очередной раз нежно шепнул голос в голове. - пока еще есть возможность". Но и возможности не было. Была дверь за спиной, жар во всем теле и человек напротив. И совершенно неожиданная, совершенно неуместная и не знакомая ей ярость - своя собственная.
- Прямо сейчас? - прошипела Элли на ухо, приподнимаясь на цыпочки и свободной рукой проводя вдоль позвоночника. - Серьезно? А теперь слушай меня внимательно, шериф. Если ты думаешь, что все может быть настолько просто, то ты жестоко ошибаешься и ничего обо мне не знаешь. Я обещала быть с тобой, а я всегда держу свое слово. Они, - на груди офицера Рафферти остался след красной помады, - не сделают тебе ровным счетом ничего. У них кишка тонка, у всех, включая мэра. - губы скользнули еще ниже. - Убийствами при исполнении занимается, если ты забыл, отдел внутренних расследований. А мы - маленький тихенький городок. У нас его вообще нет. - Элеонор внезапно стало очень интересно, как долго еще сможет говорить он. - Значит, пришлют из округа. А им ни твое начальство, ни сама мэр не указ. Обвинение офицера в превышении полномочий при задержании преступника. Свежо предание, да верится с трудом. - она хмыкнула и выпрямилась. - А кто ты такой на самом деле - мне видней, чем всем прочим.

Она и вправду не знала. Элли Ригби не знала ровным счетом ничего, включая то, о чем говорила, протягивая тонкую нить между собой и спящей где-то на задворках памяти Элеонорой Старлинг. По счастью, нить была и вправду слишком тонкой, чтобы по ней пока могло передаться что-то, кроме подспудного страха: в противном случае одному Б-гу было бы известно, чем все могло закончиться.
Но Алистеру Рафферти больше не нужно было от нее ни вопросов, ни ответов, и это Элли почла за счастье.
И никаких чертовых сквозняков, никакого вымораживающего нутро холода. Элли Ригби считала, что это стоит всего. Вероятно, Элеонора Старлинг согласилась бы с ней.
Элли сдавленно охнула, подчиняясь ритму движений и обнимая за плечи тем крепче, чем жестче он становился, коротко вздрагивая от каждого прикосновения губ, каждого движения пальцев, сжимавших ее бедра. Ладонь ее легонько сжала волосы на затылке, пальцы провели от шеи к плечу, к очередному шраму. У офицера Рафферти было столько шрамов, словно он побывал на войне, и Элеонор знала каждый из них, на ощупь и на вкус. Вот и сейчас - прижалась губами, слизывая проступивший на коже мужчины пот, уткнулась лицом в шею, там, где под кожей в такт движениям пульсировала вена. Рука все-таки расправилась с пуговицами рубашки и Элли прижалось грудью к груди, словно впитывая жар, которого без Алистера просто не существовало.
У нее было в жизни немало всего, но вспоминать об этом было совершенно ни к чему, потому что все это и в подметки не годилось к тому, что было теперь. Ни один мужчина не брал ее столь безоговорочно и полностью, не спрашивая - потому что ему не нужны были ни слова, ни разрешения. Ничьи больше руки не оставляли на коже ощущения огня. Ничье дыхание она не ловила так же жадно, стараясь даже дышать в унисон - с первой же ночи.
Выгнув спину, Элеонор еле слышно застонала, запрокинув голову и зажимая рот собственной ладонью, чтобы не вскрикнуть.
Любовь? Больше. Любви бы она, наверное, сопротивляться как-то могла. Алистеру - нет, потому что даже не таяла под его прикосновениями, а скорее сгорала дотла. И оставались только вкус его губ, и запах его тела и готовность отдать все, что он потребует или пожелает.
Прочее не имело значения.

Кожа на месте поцелуев и там, где касалось его дыхание вспыхивала, и движения, ритм которых все ускорялся, проходили по самой границе между наслаждением и болью - но не переступали ее, заставляя Элли дышать все чаще и терять последние остатки контроля. Оставалось только надеяться, что в вечернем баре достаточно шумно, а стены подсобки все же сделаны не из картона.
Вот это и было в итоге ответом на риторические вопросы многих - почему именно с ним.
Да потому что так мог только он; все прочее, что ретроспективно можно было вспомнить оказывалось на поверку едва ли не детскими потугами на чисто физиологическом плане.
И черт с ним, пусть делает все, что хочет, пусть оказывается кем угодно, Элли примет его любым и не станет спрашивать лишнего. Она вообще ни о чем не станет спрашивать, лишь бы Алистер оставался с ней.
Она заметила, - нет, скорее отметила самым краешком ненужного сейчас сознания - что он провалился. Вот когда это его догоняет. Вот откуда берется это ощущение, что в момент наибольшей близости он с ней - но одновременно не с ней и вообще неизвестно где. Элли только догадывалась, что это "неизвестно где" вряд ли было хорошим местом и отдала бы многое, чтобы уметь выдернуть его оттуда.
...но какое бы то ни было понимание происходящего вернулось к ней далеко не сразу; ощутимо позже даже того, как вернулось ощущение собственного тела и пола под ногами. Механически поправив белье, Элли поразмыслила с секунду, опустилась на пол, чуть потянув Алистера за руку, чтобы сел рядом, и какое-то время просто упиралась лбом ему во влажное от проступившей испарины плечо. Провела кончиками пальцев от ладони и выше - предплечье, плечо, по линии вен, ощущая, как все-таки расслабляются под прикосновениями почти все время напряженные мышцы. Поцеловала, как могла нежно, коснулась губами щеки и ниже, там, где на шее, возле самого горла отметиной белел очередной из шрамов. Элеонор как-то поинтересовалась у одной из знакомых медсестричек и получила интересный ответ - после ранений в этом месте шансов выжить немного. И теперь она никак не могла понять, как можно заполучить такое - и не запомнить, где, когда и почему.
Спохватившись внезапно, она привела в порядок футболку: еще только не хватало светить всей этой непонятной жутью на собственной спине. Жаль, летом в короткой майке не походишь, как бы жарко ни было, интересно, как раньше-то из положения выходила?..
Если что-то не так. Пальцы неосознанным движение коснулись татуировки, маленький скрипичный ключик, знак музыки. Клеймо.
Элли улыбнулась, провела Алистеру ладонью по волосам.
- У нас все так, как должно быть.
И на всякий случай поцеловала еще раз, чтобы избежать вопросов.
Что не так? Да у них все, если разбираться, не так, от начала и до конца, от первого свидания, которого она в упор не могла вспомнить и списывала на то, что, очевидно, была в очередной раз пьяна, до вечных пересудов за спиной и того, что Алистер ей сегодня рассказал.
Но Элли не думала, что здесь надо что-то исправлять - и не думала, что здесь при всем желании можно хоть что-то исправить. Это все, по совести, куда больше походило на какой-то затейливый приговор, и отчего-то ей все чаще казалось, что она попалась в собственную ловушку.