Дверь он все же приладил на место, слушая, как одновременно Регина пытается дозвониться своей верной девочке, которую и в этом мире не отпустила от себя, как звонит не менее верному Коннору, как говорит с ним, и разговор этот Кейден не понимает не потому, что он просто много не понимает - хотя это вряд ли было изначальной целью, но проклятие здорово ему в этом помогло - а потому, что она нарочно строит разговор так, чтобы он не понял.
"Ее право," - напоминал себе Кейден.
Волк не соглашался.
Волк в нем был силен, как никогда. Он согласился ждать и не убегать в лес до того, как Регина уйдет, но взамен этого и голод, который Кейден утолил, и желание, с которым еще ничего не сделал, ощущались сильнее, чем обычно.
В этом смысле дома было гораздо проще. Дома было полно женщин, которые не отказали бы ему - не смогли бы отказать. Их и просить бы не пришлось, можно было просто приходить и брать то, что ему было нужно. В Сторибруке, как знал Кейден, так не получилось бы.
Волк не соглашался.
Волка было слишком много, так много, что Кейден и сам чувствовал запах шерсти, висящий в воздухе. Кейден даже попытался смыть его, отчасти просто для того, чтобы больше не слышать, как Регина говорит по телефону, скрывая от него то, что стоит знать. Но едва он начинал думать об этом, перед глазами ставала сама Регина - и Кейден обнаружил, что в этом мире он думает о ней не как о королеве, а как о женщине.
Волк говорил, что так было всегда, просто Кейден не замечал этого.
Когда он вышел, Регина уже не говорила по телефону, просто молча лежала - на его диване, в его квартире, в его одежде, в его власти.
Да, возможно волк и был прав. Может он и правда с первого дня хотел ее выебать.
Кейден легко заставил ее подняться и прежде, чем она могла бы что-то сказать, закрыл ей рот резким, жестким поцелуем. Он часто делал так с человеческими самками. Так они не могли кричать.

Вместо ответа Кейден, не отводя взгляд, отпустил ее руку и, нырнув под рубашку, сдвинул низ регининых трусиков и сунул в нее два пальца, проверяя, хочет ли и она тоже. Улыбнулся.
И зачем ей надо было говорить даже сейчас? Будто она не знает, не видит, какой его выбор. Хотя, может, она и правда не понимала. Если она отдается ему - а Кейден не думал, что это возможно - то, может и не понимать. Может, она никогда не понимала.
Сейчас это все равно было неважно. Важна была только эта гладкая ткань, которая, стоило потянуть, порвалась сразу же, будто поняв, что иного выхода у нее нет. Важна была только эта гладкая кожа, которая наверняка поступила бы также, вздумай он...
Старая память советовала Кейдену задрать рубашку на ней, чтобы ограничить движения рук. Но старая память теперь была не нужна. Все старое было ненужным. Теперь все будет по-новому. Терпения, однако, ему хватило только на то, чтобы расстегнуть первую пуговицу - остальные раскатились кто куда, и их стук по полу казался оглушительным; с такой же громкостью бьется на ветру флаг, когда его опускают прежде, чем поцепить на флагшток новый.
Женщин он всегда брал быстро, но Регину ему хотелось взять не как женщину и не как волчицу - а так, как они любили друг дружку в лесу, в стае, разделяя одно желание не на двоих, а на четверых - пару людей и пару волков.
Кейден крепко, ощущая, как наливается кровью след, поцеловал Регину в шею и спускался ниже по ее животу, зная, что она чувствует прикосновение не губ, а зубов, но все же не настолько сильно, чтобы ощущать от этого настоящую боль. Одновременно с этим руки с плеч съехали по спине на округлые мягкие ягодицы.
Сжав их, он опустил ее на диван и, так и не оторвавшись ни от миг от ее действительно по-королевски роскошного тела, дошел до самого низа и вгрызся губами в ее плоть, чувствуя, как сам распаляется все больше.

Можно было остановиться чуть раньше - он понимал по запаху, что она готова идти дальше, чувствовал это по тому, как она все с большей силой сжимала его волосы, знал по тому, как был возбужден настолько, что ему было почти что больно. Но Кейден все тянул - он хотел знать, станет ли она просить, победит ли в ней любовница королеву. И она победила, а он был рад этому и коротко, с хрипом зарычав, он подался вперед, заскользил руками по ее крепким упругим ногам не ведьмы, не королевы - уличной танцовщицы - и положил ее щиколотки себе на плечи.
Кейден помог себе рукой, направляя член по маршруту, который уже хорошо изучил языком. Он вошел в нее сразу, резко. Она оказалась намного уже, чем о ней можно было бы подумать, как обычно удавалось оставаться взрослым женщинам. Вот где, видно, осталась навсегда ее внутренняя девушка, уступившая в свое время место ведьме, чье имя произносили со страхом - а должны были бы с вожделением, так в ней было хорошо.
Он выдохнул, коротко переводя дух и, облизнув губы, все еще влажные от Регины, поцеловал ее правую щиколотку и двинул бедрами, и еще, и еще. И темп, и силу он наращивал постепенно - потому что им некуда спешить, у них полно времени.
Кейден даже не заметил сразу этого "мы", впервые появившееся в его мыслях. Он ничего не замечал, кроме того, как его дыхание становится тяжелее - да и ее, по правде, тоже.

На миг он забылся, забыл о том, кто она, и Кейден словил себя на том, что ему хотелось бы продолжить в волчьей форме, и укусить ее за холку, и внюхиваться в ее остро пахнущую шерсть. Но Регина была просто человеком и он, коротко рассмеявшись этому своему неправильному для секса с человеком желанию, поцеловал ее в ответ. Кровь из ее губы смешивалась с его слюной и казалась сладкой.
Она гладила его по шее, и это тоже не было неприятно. Все ее прикосновения больше не были неприятными. Наоборот - сейчас он, возможно, отдал бы многое, чтобы касалась его и дальше - и руками, и губами, и там, внутри.
И она просила - просила о том, на что Кейден никогда не согласился бы ответить - в иное время. Теперь она могла просить о чем угодно - и все равно ему казалось бы, что она просит слишком мало. Его движения становились медленнее, но сильнее, и он видел, чувствовал, как Регина билась от смеси боли и наслаждения. Терпеть и то, и другое ей оставалось недолго. Кончив, Кейден отпустил Регину и, запрокинув голову назад, дышал. Ему казалось, что он дышит впервые за долгие годы, таким сладким был воздух на вкус.
Снова опустив взгляд на Регину, он запустил пятерню в ее черные волосы, сжал и, наклонившись низко к ее лицу, едва ощутимо притянул и ее ближе к себе.
- Я твой, - тихо выдохнул Кейден, выходя из нее, и улыбнулся.
Она, кажется, не понимала. Он был ее - но теперь и она тоже была его. Не то его королевой, не то его сукой, не то и тем, и другим вместе. Ему нравилось это, и он бережно поцеловал Регину в левое веко, слово ставя на ней свою метку.